Прямо передо
мной восседал тяжеловесный блондин, явно пытающийся в чем-то убедить ма
ленькую хорошенькую женщину романского происхождения.
Ц Почему ты не хочешь мне объяснить? Ц спросил я.
Ц А ты сам не знаешь?
Ц Нет.
Ц Может, я не хочу, чтобы ты знал, на что я в определенном направлении спос
обна. А может, боюсь, что ты во мне разочаруешься.
Я пристально разглядывал свой стакан.
Ц Мне это, понимаешь ли, не безразлично. Вот в чем истинная беда-то.
Я был рад, что темно и ей не видно, как я покраснел.
Ц Это лицо! Ц сказала она. Ц Что-то невероятное! Семьдесят ему или семн
адцать? Кстати, сколько тебе лет?
Ц Тридцать девять. Через семь месяцев сорок. Ц Я говорил правду.
Ц Сорок! Боже мой! Как же им удалось снова призвать тебя в армию?
Ц Я тоже думал, что про меня забыли. Оказалось, нет.
Ц Значит, не забыли. А где это случилось?
Ц Ты о чем? О ноге? Меня ранило во время игры в покер. Мне влепили в разгар и
гры, за которую мы сели в месте, что считалось непростреливающимся. У меня
было четыре туза, ничего лишнего, а на одеяле лежало шесть тысяч долларов.
Там меня и ранило.
Там я приобрел еще кое-что, подумал я, но к чему было рассказывать об этом е
й? Там вместе с осколком от 90-миллиметрового снаряда пришло ко мне Ничто. М
ногие годы канули в Лету, прежде чем я усвоил его значение, но усвоить приш
лось, можете не сомневаться.
Я и понятия не имел об этом пятнадцать или даже десять лет назад.
Тогда, а было это давным-давно, я тоже искал величия и считал себя человек
ом незаурядным. Я полагал, что судьба ко мне благосклонна, что я ее баловен
ь. Так, наверное, думают все, а когда взрослеешь, то начинаешь понимать, что
судьба вовсе не благосклонна к тебе, что ты не числишься в ее любимцах и не
т для тебя серебряного блюдечка, что ты просто одна из бесчисленных пыли
нок во вселенной. А когда наконец поймешь это, ты уже взрослый, когда пойме
шь, ты умрешь в первый раз.
До второй мировой войны я был преподавателем (просто преподавателем, а н
е профессором) кафедры драматического искусства в университете штата Л
уизиана. Я считал, что мне суждено пойти таким путем, что года через два я с
тану заметной фигурой в театральном мире Ц нечто вроде драматурга-режи
ссера-актера-продюсера Ц и что ко мне придет слава. Я не задумывался над
тем, как это произойдет. Просто придет. Об этом должна позаботиться судьб
а, я же ее баловень, она и несет меня к намеченной цели.
В то время я был помолвлен с девушкой по имени Лора. Она училась у меня на к
урсе технике современного драматического искусства и по окончании уни
верситета ради меня осталась работать на радио в Батон-Руже. (Когда я позн
акомился с Адой, мне пришло в голову, что внешне они одного типа.) Мы были по
молвлены более года, когда внезапно, без всякой ссоры она разорвала помо
лвку. "Ты требуешь слишком многого, Ц сказала она. Ц И не только от меня, н
о и от всего мира. Я для этого не подхожу". Этот разрыв причинил мне боль, стр
ашную боль, потому что, мне казалось, я любил ее. Но я принял его как должное
. А потом я ушел воевать и после войны стал работать на телевидении. Это бы
ло совсем новое и обширное поле деятельности, и, получив, правда не очень з
авидное, приглашение на студию в Нью-Йорке, уверился, что судьба снова ко
мне благосклонна, не вернулся домой и стал ждать, когда же она окончатель
но расщедрится. Но это было медленное движение, чертовски медленное, я не
режиссировал, не писал пьес, не играл в них, а просто занимался тем, что гот
овил репортажи из местных новостей и читал их по телевидению. Я старался
вложить в свои передачи все, на что был способен, но оказалось, что этого н
е требуется. "Стив, мальчик мой, возьми-ка тоном пониже, Ц уговаривал меня
босс. Ц Помни аудиторию". Я заявил, что буду делать по-своему, поэтому вско
ре меня уволили.
Я устроился на другую студию, поменьше, где мне сразу дали понять, что я бу
ду только сочинять текст последних известий, вести небольшие передачи, а
порой и подметать пол, и вот в тридцать два года я стал понимать, что судьб
а вовсе не благосклонна ко мне и не собирается ради меня лезть из кожи вон.

Началась война с Кореей, и снова меня призвали в армию, хотя я и не числилс
я даже в резерве, и я более, чем всегда, почувствовал, что никто обо мне и не
заботится. Потом меня ранило случайно осколком, и я, потеряв верные шесть
тысяч долларов, которые мог бы выиграть, имея на руках четырех тузов и нич
его лишнего, еще раз убедился, что судьба ко мне скорее зла, чем равнодушна
.
Она зла, решил я, потому что я не примирился со своим положением пылинки во
вселенной. Я не втянул голову в плечи, а, гордо задрав ее, сунулся на линию о
гня и был ранен. Примирись я с фактом, что я полное ничтожество в ничтожном
мире, меня бы не задело. Чтобы вас не задело, надо втянуть голову в плечи и п
ризнать, что и вы и окружающий мир Ц ничто. Это единственный путь, чтобы в
ыжить. Так я и сделал.
А когда примирился, то почувствовал себя превосходно. Я был опьянен ощущ
ением того, что мне ни до чего нет дела, а потому и не в чем себя винить. Я пре
вратился в жертву, но только потому, что захотел ею стать, а положение пыли
нки во вселенной перестало меня беспокоить, ибо мир снова стал представл
яться благосклонным. Я понял, что главное в жизни Ц это Ничто. Я наслаждал
ся своей причастностью к этому Ничто в ничтожном мире, и было мне в ту пору
тридцать пять лет.
Мне было тридцать пять лет, когда я вернулся в Луизиану на только что созд
анную новоорлеанскую студию, которая жаждала за небольшие деньги воспо
льзоваться услугами опытных работников с талантом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129