Красноармейцы угнали лошадей, нагруженных провизией, и Хакиму удалось собрать лишь несколько лепешек, горсти четыре урюка и два куска вяленого бараньего мяса. Самой удачной находкой оказался бурдюк, наполовину наполненный водой. Хаким вытащил его из-под убитой лошади.
Когда путники достигли брошенного кишлака, солнце уже опустилось за горизонт.
Они сделали привал, подкрепились из своих запасов и тут же заспорили. Хаким считал нужным сейчас же отправиться в путь, пользуясь прохладой. До ближайшего селения оставалось идти еще двое суток. Он доказывал, что надо беречь время, да и запасы еды очень скудны. Узун-кулок возражал и требовал ночевки: сапоги покойного Саитбая оказались немного узковатыми, они жали в ступне и натрудили ноги.
Тогда Хаким заявил, что пойдет один. Он взял свою котомку, перекинул через плечо и зашагал по песчаной тропе.
- Подожди! Ты очень несговорчивый человек. Только мне надо разуться, сдался Узун-кулок. - Пойду босым. - И он начал стаскивать сапоги.
Хаким терпеливо ожидал приятеля.
Через несколько минут они покинули кишлак.
Небо постепенно теряло свои краски, сгущалось, как бы поднималось выше, но звезд еще не было.
Узун-кулок шел первым. Они пересекали кладбище, лежавшее на дороге. Под ногами рушились глиняные холмики могил, поросшие колючкой. И вдруг Узун-кулок сделал такой невероятный прыжок и так закричал, что Хаким замер на месте и затрясся от страха. От могилы, на которую только что ступил Узун-кулок, быстро отползала метровая змея толщиной в руку, светло-серой окраски, с темными пятнами на спине и боках.
- Гюрза... - в ужасе прошептал Хаким, следя широко открытыми глазами за гадиной. Она, извиваясь и шипя, стремилась к расщелине в могиле и через мгновение скрылась в ней. - Гюрза, - повторил Хаким.
Узун-кулок продолжал пронзительно кричать. Вначале он прыгал на одной ноге, ухватившись рукой за другую, затем стал кататься по земле, корчась от боли.
- Горит... горит!.. Ай-яй-яй!.. - кричал он.
"Гюрза - это верная смерть", - подумал Хаким.
Как человек самый грамотный в отряде, когда-то бывший прислужником в мечети, затем долгое время писарем курбаши, он кое-что прочитал за свою пятидесятилетнюю жизнь и знал, что после укуса гюрзы - этой самой страшной из змей Азии - человека можно спасти. Но для этого нужно многое. Прежде всего следует высосать кровь из ранки, затем перетянуть жгутом место повыше укуса, чтобы заражение не распространялось, потом вспрыснуть какую-то сыворотку и, наконец, напоить больного крепким горячим чаем.
Но где же взять сыворотку и чай? Да и стоит ли вообще предпринимать что-либо для спасения Узун-кулока? Заслуживает ли этот живодер того, чтобы ради него рисковать собственной жизнью? Нет, не заслуживает. Он очень плохой человек. Его боялись и ненавидели все добрые мусульмане. В Хиве им даже пугали детей. Не моргнув глазом, он мог бросить человека в костер, снять с человека кожу. Кличку Длинное ухо он тоже получил не напрасно. Он разнюхивал и выведывал, натравливал курбаши на джигитов, сплетничал. Он был мастер клеветы и мог запутать в сетях ложных наветов совершенно невинного человека. Его мог терпеть и держать около себя только Ахмедбек. А помощник бека - Саитбай, хотя и сам живодер из живодеров, Узун-кулока не выносил. За что же спасать его? Кому нужен он? Уж не лучше ли предоставить аллаху распорядиться его судьбой в этот злосчастный час? Да, так, пожалуй, будет лучше.
Хаким подошел к Узун-кулоку и опустился возле него на корточки. Узун-кулок сидел на земле, обхватив руками ногу, и, покачиваясь взад и вперед, стонал. Чуть повыше лодыжки на правой ноге его виднелась маленькая, едва приметная ранка. Нога успела уже распухнуть и посинеть.
- Больно? - сочувственно осведомился Хаким.
- Ты... Ты виноват... Ты настаивал на том, чтобы идти... Из-за тебя... О-о-о!.. Пропал... пропал я... - прокричал Узун-кулок и на всякий случай подвинул к себе мешок с добром. - Ты что сидишь сложа руки?.. Спасай меня!.. Какой ты друг? Соси кровь из раны! Слышишь? Соси!
- Поздно! - ответил ему Хаким. - Уже поздно. Теперь надо отрезать ногу, - и он вытащил из-под халата длинный нож.
- Нет, нет! - закричал Узун-кулок. - Не надо резать. Нога мне нужна... Что я буду делать без ноги?
- Твое дело, - невозмутимо произнес Хаким. - Я говорю правильно. Лучше жить с одной ногой, чем совсем не жить. Моему деду отрезали ногу, когда ему было тридцать лет. Он рассек ступню кетменем и получил заражение крови. С одной ногой он прожил сто девять лет и пережил шестерых жен. Он имел четырнадцать сыновей, трех дочерей, восемьдесят девять внуков и двадцать три правнука. Один из внуков - я. Понял?
- Ты змей! Ты хуже гюрзы! Ты издеваешься надо мной. Аллах накажет тебя! - прокричал Узун-кулок, и на лице его выступил обильный пот.
- Я и не думал смеяться, - возразил Хаким. - Тебе это кажется. Если хочешь жить, давай я отрежу тебе ногу. Не всю. Всю не надо. Вот так, чуть повыше коленки. Смотри, какой у меня острый нож, - он провел лезвием по своему ногтю, и на ногте осталась белая полоска. - Этим ножом я всегда брил бороду Саитбаю. Ты же знаешь. А борода у Саитбая жесткая и крепкая, как проволока. Я быстро все сделаю. Закуси себе палец, закрой глаза, а я буду резать.
Узун-кулок перестал качаться, дыхание стало тяжелым, прерывистым.
Передохнув немного, он уставился глазами в одну точку, страшно заскрежетал зубами и решительно бросил:
- Режь! Мне все равно. Мне холодно. Сердце останавливается.
Но стоило только Хакиму прикоснуться рукой к его ноге, чтобы поднять повыше штанину, как Узун-кулок изловчился и здоровой ногой так пнул его в грудь, что Хаким отлетел шагов на десять.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13