— Обслуживают тут только местных, а? — капитан устремил хмурый взгляд на смуглолицего, неспешно испускавшего в воздух клубы густого ароматного дыма.— Наверное, это оттого, что он говорит на местном наречии.Чучо небрежно поставил кувшин, вино плеснулось, немного пролилось на стол, и трактирщик лениво вытер лужицу своим грязным фартуком. Отхлебнув вина, майор Чалмерс с праздным любопытством поглядел на мужчину за соседним столиком, теперь тем же складным ножом точившего карандаш. Отложив нож, тот раскрыл небольшую книжечку в кожаном переплете и принялся что-то записывать. Увидев это, охваченный подозрениями майор сурово сдвинул брови.— Послушай-ка.., это что за олух?— Mande? Чего изволите? (исп.)

— Вон тот человек, который пишет. Кто таков?— А… Это дон Амбросио. Большой плантатор из Санто-Доминго-Теуантепек Теуантепек — перешеек на юге Мексики между заливами Кампече и Теуантепек

. Много земля, много деревья с фрукты.— Ближайший городишко вдоль по дороге, — проворчал капитан. — Чего он там строчит в этой дерьмовой книжонке? Он что, подслушивал нас? Мне это совершенно не по душе.— Как и мне, — угрюмо поддержал подозрительный Чалмерс. — Если он говорит по-английски, то мог без труда подслушать наш разговор. Понимает ли он по-английски?Пожав плечами, трактирщик почтительно обратился к благородному посетителю:— Mil perdones, Don Ambrosio. Habia usted ingles? Тысяча извинений, дон Амбросио. Говорите ли вы по-английски?

— Solamente espanol, Chucho. Тысяча извинений, дон Амбросио. Говорите ли вы по-английски?

— Он говорит, что только испанский. Ни один не говорит тут английский, кроме меня, потому что я работай с гринго на norte Только по-испански, Чучо (исп.)

. Большинство не говорит даже испанский, имеет свой собственный язык…— Мне на это глубоко наплевать. Единственное, что я хочу знать, что он пишет в своей дьявольской книжонке?Чучо возвел очи к небесам, будто искал там поддержки и вдохновения.— Дон Амбросио очень великий человек, он также великий, как это вы говорите, он poeta.Услышав свое имя, дон с улыбкой обернулся к офицерам.— Poesia, si. На севере(исп.)

— Перелистав книжечку, он отыскал нужную страницу и принялся читать с пылом истинного южанина: Мексиканцы, вставайте, настала пора!Чужеземец глумится над святою землей,И Отчизна сынов призывает на бой,Эту нечисть прогнать со двора. Пусть от грохота пушек дрожит небосводИ вздымается пламя стеной,Коль на праведный бой выступает народ,Нет преграды ему под луной! Заслышав стихи, заскучавшие офицеры снова сосредоточили внимание на своих жестких бифштексах. Чучо выслушал декламацию стоя, широко распахнув глаза от восторга, и неохотно повернулся лишь после того, как офицеры громогласно потребовали счет. Как всегда, при виде цифр они принялись костерить его, обзывая ворюгой. Он скрепя сердце уступил и все равно содрал с них втридорога.Лишь когда англичане расплатились и ушли, дон снова перелистал страницы книжки, чтобы проверить свою память. Совершенно верно, гвардейские драгуны и бенгальская кавалерия. А еще бомбейская пехота. И сколько человек умирает ежедневно. Просматривая исписанные страницы, он довольно кивал. Хорошо, весьма и весьма хорошо. Более чем достаточно. Пребывание в этой деревне подходит к концу.— А ты быстро соображаешь, Чучо, — заметил он, когда трактирщик подошел, чтобы забрать грязную тарелку. — Мне следовало бы вести себя осмотрительнее, но хотелось записать все эти заморские названия, пока не забыл. Ни разу не видал ни одного из мест, что они поминали, но уверен, найдутся и такие, кто там бывал. Твоя идея сказать им, что я поэт, просто гениальна. Ты заслужил все обещанные песо до последнего — и даже сверх того.— Он двинул через стол звякнувший кошель, мгновенно скрывшийся под фартуком Чучо.— Ну, ваша книжка смахивала на книжку со стихами. К тому же я оказался прав, это прекраснейшее стихотворение о сражениях нашей страны…— И написанное прекраснейшим поэтом, но, увы, не мной. Не смею приписать себе чужие заслуги. Его написал Франсиско Гонсалес Боканегра, величайший поэт Мексики. Он отдал жизнь за родную страну всего два года назад. Ладно, свяжись-ка с Мигелем и сообщи, что мы уходим на рассвете.x x xЕдва забрезжил рассвет, как дон Амбросио уже дожидался перед полуразвалившейся хижиной, служившей ему пристанищем в последнее время. Индианка из соседнего дома, готовившая пищу и обстирывавшая его, была более чем благодарна за несколько монет, полученных от дона. Мигель ухаживал за его лошадью на одной из окрестных ферм. Увидев хозяина, она заржала, и дон любовно потрепал кобылу, от избытка любви к классике названную им Росинантой в честь коня великого идальго.— Выглядит она чудесно.— Там добрая трава. Она паслась вместе с ослами. Ослик Мигеля был так мал, что ноги седока едва не волочились по пыльной тропе. Следом шагал еще один ослик, навьюченный их пожитками, а дон Амбросио на великолепной гнедой замыкал процессию. Едва они покинули тесные улочки деревни, как вставшее солнце засияло во всю свою мощь. Дон тотчас же надел свое широкополое, изящно изукрашенное сомбреро, до той поры висевшее на тесьме у него за спиной.Вскоре деревушка осталась далеко позади, и узкая тропа запетляла по джунглям. Царившая под деревьями тень отнюдь не спасала от удушливой, сырой жары. Какое-то время тропа шла параллельно новой дороге, просекой протянувшейся через лес. Проезжая время от времени какую-нибудь прогалину, путники видели солдат, старательно прорубавших путь через джунгли и ровнявших землю. Законченная дорога протянется от Салина-Крус на тихоокеанском берегу через весь узкий перешеек Теуантепек к Веракрусу на берегу Атлантики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17