Советско-германский вооруженный конфликт коренным образом изменил обстановку. В Лондоне вздохнули с облегчением. Чем дольше этот конфликт продлится, тем больше у Англии шансов избежать вторжения и в конечном счете оказаться в числе победителей. Но пусть Черчилль не обольщается - так просто русские не гарантируют успех. Ему придется тоже потрудиться и пролить кровь. Если он собирается торговаться о втором фронте, надо ему показать, что это чревато опасностью и для Британии.
Сохраняя суровое выражение лица, Сталин медленно двинулся по ковровой дорожке навстречу Черчиллю. Вяло протянул руку, которую Черчилль энергично потряс.
- Приветствую вас в Москве, господин премьер-министр, - произнес Сталин глухим голосом.
Черчилль, расплывшись в улыбке, заверил, что рад возможности побывать в России и встретиться с ее руководителями. Улыбка премьера мне показалась деланной, плохо скрывающей его нервозность. Нередко приходилось наблюдать подобную реакцию иностранных посетителей при встрече со Сталиным. Несомненно, большинство из них считали его беспощадным, кровавым тираном, осуждали его жестокое, бесчеловечное правление. Но при контакте с ним многие не могли избавиться от некоего своеобразного пиетета. Быть может, ощущение безграничной власти, которой он обладал над миллионами своих подданных, независимо от того, какими методами такая власть была достигнута, создавало вокруг "вождя народов" подобие ореола, вызывавшего помимо воли человека нечто похожее на подобострастие. А может быть, это было непроизвольное проявление страха перед чудовищем. Способность Сталина играть роль любезного хозяина, его умение очаровывать собеседника вызывали готовность искать с ним общий язык.
Сталин предложил всем расположиться за длинным столом, покрытым зеленым сукном. Сам он занял место с торца. Черчиллю предложил сесть справа от него, Гарриману - слева. Остальные заняли места дальше, по обе стороны стола. После нескольких вежливых вопросов о самочувствии Черчилля, о том, как прошел полет, устраивает ли премьера отведенная ему резиденция, Сталин перешел к делу. Свой угрюмый облик он дополнил не менее мрачными высказываниями о положении на фронте.
- Вести из действующей армии неутешительны, - начал он. - Немцы прилагают огромные усилия для продвижения к Баку и Сталинграду. Нельзя гарантировать, что русские устоят перед их новым натиском. На юге Красная Армия оказалась не в состоянии остановить наступление немцев...
Черчилль, желая, видимо, ободрить собеседника, заметил, что, не обладая достаточными силами в воздухе, немцы вряд ли смогут развернуть новое наступление в районе Воронежа или севернее его.
- Это не так, - возразил Сталин. - Из-за большой протяженности фронта Гитлер вполне в состоянии выделить двадцать дивизий и создать сильный наступательный кулак. Для этого вполне достаточно двадцати дивизий и двух или трех бронетанковых дивизий. Учитывая то, чем располагает сейчас Гитлер, ему нетрудно выделить такие силы. Я вообще не предполагал, что немцы соберут так много войск и танков отовсюду из Европы...
Это уже был прямой намек на отсутствие второго фронта в Европе. Дальше тянуть с заявлением, ради которого он совершил поездку в Москву, Черчилль не мог.
- Полагаю, вы хотели бы, чтобы я перешел к вопросу о втором фронте? спросил британский премьер.
- Это как пожелает премьер-министр, - уклончиво ответил Сталин.
- Я прибыл сюда говорить о реальных вещах самым откровенным образом. Давайте беседовать друг с другом, как друзья. Надеюсь, вы с этим согласны и так же откровенно скажете, что вы в настоящее время считаете правильным.
- Я готов к этому, - заявил Сталин.
Напомнив, что во время недавнего пребывания Молотова в Лондоне и Вашингтоне обсуждался вопрос об открытии второго фронта, Черчилль принялся рассуждать о том, что недостаток войск и десантных средств вынудил американцев и англичан прийти к выводу, что они не в состоянии предпринять операции в сентябре, который является последним месяцем с благоприятной для высадки погодой. Затем премьер стал излагать подробные выкладки, которые должны были подкрепить решение западных союзников.
Сталин все более мрачнел и наконец прервал собеседника вопросом:
- Правильно ли я понял, что второго фронта в этом году не будет?
- А что вы понимаете под вторым фронтом? - спросил Черчилль, явно стараясь оттянуть неприятное объяснение.
- Под вторым фронтом я понимаю вторжение большими силами в Европу в этом году, - не без раздражения ответил Сталин.
- Открыть второй фронт в этом году в Европе англичане не в состоянии. Но они полагают, что второй фронт может быть создан в другом месте. Операция на французском побережье в этом году принесла бы больше вреда, чем пользы, и отрицательно отразилась бы на приготовлениях к операции большого масштаба в 1943 году. Боюсь, что это для вас будет неприятным известием, но должен заявить, что, если бы операция в нынешнем году могла оказать помощь нашему русскому союзнику, мы бы не остановились перед большими потерями, чтобы отвлечь от него силы противника. Однако если бы это предприятие не привело к отвлечению никаких сил, то оно испортило бы перспективы операции в будущем и, следовательно, было бы большой ошибкой...
Черчилль попросил высказать свое мнение Гарримана, который тут же присоединился к позиции премьера. Стало ясно, что от обещания открыть второй фронт в 1942 году отказывается и президент Рузвельт. Медленно выговаривая слова, возможно, даже с нарочито подчеркнутым грузинским акцентом, Сталин произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143