Под самым слоем тумана мы вновь идем на юго-восток. Но чем дальше мы лет
им в этом направлении, тем ниже опускается нижняя кромка. Вскоре мы опять
вынуждены опуститься на высоту 50 метров, видимость крайне плохая. На мест
ности нет почти никаких ориентиров и поэтому я лечу по компасу. Начинает
ся район озер, погода остается отвратительной. Я с северо-востока прибли
жаюсь к той точке, которую фельдмаршал дал мне как местоположении ударны
х клиньев. Я делаю небольшой крюк на запад и пролетаю мимо цели, таким обра
зом, чтобы после захода на цель я продолжал бы лететь по прямой к дому, кра
йне необходимая предосторожность в такую погоду. Если враг так силен, ка
к это нам описывали, он, вероятнее всего, защищен соответствующим зенитн
ым огнем. Мы не можем осторожно приближаться к цели под прикрытием холмо
в или деревьев, потому что заходим в атаку над водой, соответственно при в
ыборе тактики зенитный огонь нужно принимать во внимание. Держаться вне
поля зрения зенитчиков, то выходя из облаков и прячась, в них не момент быт
ь рекомендовано всему строю из-за опасности столкновений так близко от
земли, хотя это и возможно для одиночного самолета. Пилоты должны будут у
делять внимание исключительно самому полету и не смогу достаточно скон
центрироваться на их задаче.
Мы летим низко над водой, заходя с юга, погода пасмурная, я ничего не могу р
азличить дальше 700-800 метров. Сейчас прямо впереди я вижу темную движущуюся
массу: дорога, танки, грузовики, русские. Я немедленно кричу: «Атака»! Тут ж
е почти в упор оборона открывает огонь прямо по моей машине: стреляют сдв
оенные и счетверенные пулеметы, автоматы, все ярко освещено вспышками. Я
лечу на высоте 30 метров и столкнулся с самой серединой осиного гнезда. Не
пора ли выбираться отсюда? Другие самолеты развернулись веером по обе ст
ороны от меня и оборона не уделяет им такого внимания. Я кружусь и бросаю м
ашину из стороны в сторону, выполняя самые сумасшедшие оборонительные м
аневры чтобы избежать попаданий, я стреляю не целясь, потому что попытка
выровнять машину для более точного прицеливания означала бы непременн
ую гибель. Когда я достигаю танков и машин я немного набираю высоту и прол
етаю прямо над ними, я каждую секунду жду попадания. Это все кончится плох
о, моя голова такая же горячая как и металл, с визгом проносящийся мимо. Че
рез несколько секунд раздается громкий стук. Гадерман кричит: «Мотор гор
ит»! Попадание в двигатель. Я вижу, что двигатель не дает нужных оборотов.
Пламя лижет кабину.
«Эрнест, прыгаем. Я немного наберу высоту и буду лететь сколько смогу, что
бы убраться с пути русских. Недалеко я видел наших парней». Я пытаюсь подн
яться выше Ц я не имею представления о нашей высоте. Темная нефть на осте
клении кабины, я больше ничего не вижу и сбрасываю фонарь, чтобы хоть что-
то разглядеть, но это тоже не помогает, языки пламени закрывают все вокру
г.
«Эрнест, прыгаем прямо сейчас».
Двигатель запинается и трещит, останавливается, работает снова, останав
ливается, работает… Наш самолет станет нашим крематорием вон на том лугу
. Мы должны прыгать!
«Мы не можем», кричит Гадерман, «высота всего метров тридцать». Ему сзади
лучше видно. Он тоже сбросил свой фонарь, оборвав провод интеркома. Мы бол
ьше не можем говорить друг с другом. Его последние слова: «Мы над лесом»!
Ц я тяну на себя ручку изо всех сил, но самолет отказывается карабкаться
вверх. Гадерман сказал, что мы летим слишком низко, чтобы прыгать с парашю
том. Можем ли мы сесть? Возможно, что да, даже если я ничего не вижу. Для этог
о двигатель должен работать, пусть и неустойчиво.
Я медленно убираю газ. Когда я чувствую, что самолет стал проваливаться в
низ, я бросаю взгляд по сторонам. Я вижу как земля проносится мимо. Мы сейч
ас всего на высоте 6-7 метров. Я напрягаю мышцы на случай удара. Неожиданно м
ы касаемся земли и я выключаю зажигание. Двигатель останавливается. Може
т быть, нам пришел конец. Затем что-то грохочет и я больше уже ничего не пом
ню.
Я ощущаю что-то вокруг себя, следовательно я еще жив. Я пытаюсь восстанови
ть в памяти: я лежу на земле, я хочу встать, но не могу, я пригвожден к земле, б
оль в ноге и голове. Затем до меня доходит, что где-то должен быть Гадерман.
Я зову его:
«Эрнест, где ты? Я встать не могу».
«Подожди немного Ц может быть, все получится Ц очень болит»? Проходит н
емного времени прежде чем он, хромая, подходит ко мне и пытается вытащить
меня из обломков. Сейчас я понимаю, почему мне так больно: длинный кусок ме
талла из хвоста самолета пронзил нижнюю часть бедра и все хвостовое опер
ение лежит прямо на мне, так что я не могу двигаться. Где горящие куски? Пер
вым делом, Гадерман вытаскивает кусок металла из ноги, затем он извлекае
т меня из-под обломков хвоста. Ему приходится напрячь все силы, чтобы их п
однять. Я спрашиваю:
«Как ты думаешь, русские уже здесь»?
«Трудно сказать».
Нас окружает лес и кустарник. Как только я поднимаюсь на ноги, я озираю сце
ну катастрофы: примерно в 30 метрах от нас лежит двигатель, он все еще горит,
в метрах десяти в стороне лежат крылья, одно из них также дымится. Прямо пе
редо мной, на приличном расстоянии лежит часть фюзеляжа с сиденьем бортс
трелка, в котором зажало Гадермана. Вот почему его голос слышался сперед
и, когда я позвал его, обычно он доносится сзади, потому что он сидит позад
и меня. Мы перевязываем раны и пытаемся понять, почему мы еще живы и в отно
сительной безопасности, поскольку без должной перевязки я не могу рассч
итывать на спасение, слишком много крови потеряно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98