– Но ваша семья… – Виола вздохнула и замолчала, думая об историях, которые рассказывали и пересказывали в Цинциннати. Молли и Бриджид говорили только, что они ничего не помнят из-за малого возраста. Мрачмое выражение их лиц отбивало всякую охоту к дальнейшим расспросам.
– В 1847 году нас выгнали с нашей фермы, – рассказывал дальше Уильям, – двух моих маленьких сестер, мать, которая была на восьмом месяце беременности, отца и меня. Наш дом сожгли, а нас оставили под дождем без гроша умирать с голоду.
Виолу охватил ужас. Как можно оставить беременную женщину и троих детей без крыши над головой под дождем?
– Нелюди! Сукины дети! – выругалась она, совершенно забыв о приличиях. – И вы не знали, куда пойти? Например, в работный дом?
– Мы укрылись в заброшенном коттедже. Но в ту же ночь у матери начались роды.
Виола встала и неистово обняла его. Глаза у нее затуманились слезами.
– Боже мой!
Уильям замер и прижался к ней, словно ища убежища от холодного дождя той ночи.
– Роды оказались трудными, младенец повернулся в животе и не помогал ей. Отец делал все, чтобы помочь ей, а я пытался успокоить сестер. Они храбрились, но, Пресвятая Дева, как они плакали!
Он замолчал, на его лице запечатлелись страдания. Наверное, точно так же он выглядел в ту сырую ночь в Ирландии много лет назад. Виола осторожно погладила его по плечу. Говорить она боялась.
– Отец послал меня за помощью. Буря свирепствовала, и казалось, прошла целая вечность, прежде чем я нашел повитуху. Я шел и жалел только об одном – что не могу сделать для них ничего большего. Построить для них крепкий дом, поставить на стол еду, чтобы придать ей силы, и все такое.
Слезы слепили ее, но она впитывала каждое слово Уильяма.
– В ту ночь на свет появился мой брат Шеймас, но он не успел сделать ни единого вздоха. Мать умерла на рассвете, слишком измученная голодом, чтобы пережить такие трудные роды. На их могилах я дал клятву, что моя жена и дети никогда не будут страдать так, как они.
– Ах бедняжка! – Виола вздохнула, словно желая отогнать печальные мысли. Она страшно хотела иметь ребенка. Рассказ Уильяма о потере маленького брата заставил ее сильнее ощутить свою пустоту. Она продолжала обнимать Донована.
– Через месяц моих сестер унес тиф, – хриплым голосом продолжал Уильям, глядя прямо перед собой и поглаживая одной рукой ее. – Па отвез меня в Коб, где стал зарабатывать на жизнь кузнечным делом. Он пристрастился к джину, пил много и часто, чтобы заглушить воспоминания. Я поклялся, что никогда не буду пить, потому что такая жизнь означает намеренное желание забыть о своих потерях.
Всхлипнув, ВиоЛа спрятала лицо в его волосах, но его последние слова врезались ей в сердце.
– И еще я поклялся, что буду зарабатывать деньги любым возможным способом. Будь у нас деньги, моя семья до сих пор оставалась бы жива.
Боже милосердный, что же удивительного, что он стремится к деньгам и власти так неистово.
Уильям усадил ее себе на колени и крепко обнял, содрогаясь всем телом. Она спрятала лицо на его груди и хорошенько выплакалась – за них обоих.
Прошло несколько часов, прежде чем она пошевелилась. От плача у нее разболелась голова, из носа текло, глаза и горло першило. Его плечо намокло от ее слез. Уильям молча подал ей свой большой пестрый платок.
Виола вытерла лицо и высморкалась. Как смог он пережить такую боль?
Она размышляла о том, как его утешить, и погладила по щеке.
– Дорогой Уильям, – прошептала она, крепче прижавшись к нему.
Их губы слились в долгом поцелуе. Уильям закрыл глаза.
Виола развязала его шелковый галстук и расстегнула жесткий белый воротничок, аккуратно сняв их, расстегнула верхнюю пуговицу рубашки, потом другую и еще одну. Уильям вздохнул, тихо проворчав что-то в знак одобрения, но глаз не открыл.
Она развела в стороны полы рубашки, просунула руки внутрь и легко погладила его соски. Он вздрогнул и слегка задохнулся.
Даже полураздетый, в своем европейском костюме он выглядел намного респектабельнее, чем она в китайских штанах и куртке. Но китайскую одежду можно снять гораздо быстрее. И она улыбнулась про себя.
– Наклонись, пожалуйста, вперед, Уильям. Дай я сниму с тебя куртку.
– Лучше бы пойти в спальню, – пробормотал он и начал выпрямляться.
Виола получше уселась у него на коленях.
– Нет.
– Ты мне отказываешь? – Он, прищурившись, посмотрел на нее, и сердце у нее сжалось при виде его страдающих и усталых глаз. Говорил ли он раньше с кем-нибудь о своих утратах? Наверное, нет, иначе он научился бы не так реагировать на рассказы о них.
Она вздернула подбородок, изображая надменность.
– Я? Отказываю тебе? Конечно, нет. Но я уверена, что ты можешь снять кое-что с себя, хуже не будет.
Он фыркнул, и лицо у него немного посветлело.
– Издеваешься, да? Ну ладно.
Он наклонился, не сходя со стула, и она быстро сняла с него куртку. Потом стянула с плеч подтяжки, вытащила из брюк рубашку и встала.
А он приподнялся, чтобы снять рубашку. На лице у него отражалось недоумение.
– Ты сегодня настроена очень решительно, золотце. Должен ли я вести себя вежливо, чтобы ты не взорвала меня снарядом с каменной солью?
Виола усмехнулась его ласковой шутке.
– Я уверена, сэр, что против такого истинного джентльмена, как вы, не потребуется использовать соль, – скромно ответила она, добавив уже оживленнее: – Теперь нижняя рубашка, Уильям.
– Как желаешь, золотце. – Не сходя со стула, он снял с себя и нижнюю рубашку. Теперь на нем оставался только крестик и медали на шее.
Зрелище голого до пояса мужчины вызвало у молодой женщины вздох. Благодаря ему она узнала довольно много о мужском теле и могла оценить его чувственные, соблазны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80