А он, Чед, не виноват.
Никто ни в чем не виноват.
Эрин обманула и использовала Чеда. Он невиновен. А Эрин плохо воспитала мать. И ее не любил отчим, Брюс Сибрайт. И Пэрис Монтгомери заморочила ей голову.
Пэрис Монтгомери еще предстояло допросить, но Лэндри не сомневался, что в конце концов ему еще придется выслушать ее прерываемый рыданиями рассказ о том, как в три года родной отец заставлял ее «играть на живой флейте», и как она пошла по рукам в школе, и как это все искалечило ее психику.
Чед утверждал, что про Ван Зандта и гибель Джилл Морон ничего не знает. «Значит, и в этом никто не виноват», – заключил Лэндри.
Вот только ему хотелось понять: если никто ни в чем не виноват, почему людей убивают, детей оставляют сиротами, ломают им жизнь? Пэрис Монтгомери, Эрин Сибрайт и Чед Сибрайт взрослые люди. Они самостоятельно приняли решения, которые сломали судьбу другим людям, а кому-то и вообще стоили жизни. Так что нельзя сказать, что во всем этом никто не виноват.
60

В неверный предрассветный час
У края бесконечной ночи…
Я опять вспомнила эти строки, пока сидела, обняв коленки, в шезлонге в своем дворике на рассвете следующего дня. Накануне вечером Чед Сибрайт чистосердечно признался в содеянном окружному прокурору.
Чед сдал Эрин. Эрин сдала Пэрис Монтгомери. Пэрис сдала Ван Зандта как убийцу Джилл Морон, пытаясь обелить себя в глазах окружного прокурора. Чтоб им всем гореть в аду. Заслужили.
Я подумала о Молли и о том, как применимы слова Т. С. Элиота к тому жизненному этапу, который она сейчас проходит, да и к тому, что ей еще предстоит. Вот только бы не заострять внимание на иронии судьбы – ведь именно Молли изо всех сил старалась воссоединить свою семью, наняв меня для поисков старшей сестры. А в результате от всей семьи осталась одна Молли.
Брюс Сибрайт мертв. Кристал повредилась умом. Она и раньше-то вряд ли была Молли настоящей опорой в жизни, а теперь и подавно не будет. А Эрин, горячо любимая старшая сестра, потеряна для Молли навсегда. Если не из-за тюремного заключения, то из-за собственного предательства.
Жизнь может измениться в мгновение ока, за один миг, необходимый для принятия неверного решения… или верного.
Накануне ночью я рассказала Молли всю правду об участии Эрин в преступной операции – и баюкала ее, плачущую, в своих объятиях, пока она не заснула. Сейчас она вышла во двор, кутаясь в огромный зеленый плед, залезла на шезлонг и, не говоря ни слова, свернулась клубочком рядом со мной. Я гладила ее по голове и жалела, что у меня нет власти продлить эту минуту. Потом наконец спросила:
– Так что ты знаешь об этой самой тете Максине?
Полиция разыскала единственную из оставшихся в живых родственницу Кристал Сибрайт – вдову шестидесяти с чем-то лет, жительницу Уэст-Палм-Бич. После обеда мне предстояло везти Молли к ней.
– Да все в порядке, – без особого энтузиазма отозвалась Молли. – Она… нормальная.
– Ну, это высшая оценка!
Мы еще помолчали, глядя вдаль, за поля, на восходящее солнце. Я неумело подыскивала слова.
– Знаешь, Молли, мне ужасно жаль, что в результате все так вышло. Но я не жалею о том дне, когда ты пришла ко мне и попросила о помощи. Мне кажется, познакомившись с тобой, я сама стала лучше… А если мне не понравится эта самая Максина, – самым противным, ворчливым тоном добавила я, – ты тут же отправишься домой со мною вместе.
Молли посмотрела на меня сквозь свои круглые совиные очочки и улыбнулась впервые с тех пор, как мы познакомились.
Тетушка Максина жила в чистеньком многоэтажном доме и оказалась именно такой, как определила Молли: нормальной. Я помогла Молли с вещами и осталась на чашку кофе со свежеиспеченной овсяной лепешкой. Нормально.
Молли вышла меня проводить, и настал нелегкий миг прощания.
– Если что – звони в любое время, – сказала я. – Если ничего, тоже звони.
Молли кивнула со спокойной, мудрой улыбкой. В серьезных голубых глазах за стеклами очков поблескивали слезы. Потом она протянула мне картонный прямоугольничек с крохотной наклеенной маргариткой и написанным печатными буквами именем, новым адресом и телефоном.
– Ты мне еще пришлешь общий счет, – сказала она. – Я наверняка должна тебе кучу денег. Буду выплачивать частями. Придумаем что-нибудь.
– Ты что?.. – прошептала я. – Ничего ты мне не должна!
Я прижала ее к себе и долго не отпускала. Наверное, если б могла, заплакала бы.
Пока я доехала до дома, солнце уже залило западный край неба растопленным червонным золотом. Я поставила машину и побрела к конюшням.
Ирина уже стреножила Фелики, растерла ей ноги ореховой настойкой на спирту и теперь бинтовала их на ночь.
– Как выездка? – спросила я.
– Хорошо, – проронила она, сосредоточенно бинтуя кобыле правую ногу и стараясь, чтобы она абсолютно ничем не отличалась от уже забинтованной левой.
– Прости, от меня в последнее время помощи никакой…
Ирина подняла голову, мягко улыбнулась.
– Да ладно, Елена. Это все неважно. Важно совсем другое.
Меня так и подмывало задать ей вопрос о смысле жизни, но я промолчала.
Ирина опрыскала задние ноги кобылы спиртовой настойкой.
– Полиция уже нашла того бельгийца? – спросила она.
– Нет. Похоже, он просто скрылся на арендованном Лориндой Карлтон автомобиле. Ничего, найдут.
– А я думаю, он сейчас платит за свои преступления, – сказала Ирина. – Я верю в карму. А ты?
– Не знаю. Может быть.
– Я думаю, что да.
Когда я вышла из конюшни, она что-то напевала.
Лэндри устроился в шезлонге у бассейна и сквозь темные очки любовался на закат. Я села у него в ногах и закрыла ему весь обзор.
– О чем думаешь, Лэндри?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125