Конечно, изгваздает радиоактивной грязью весь тракт спецканализации, но… это уже легче. Тракт скрыт в бетоне, и его можно будет мыть потом.
Фомич, заскочив за срез бетонной стены, отдувался. Раздраженно посмотрев на дозика, крикнул:
– Что стоишь?! Иди за ним! Измеряй!
Цариков беспомощно глянул на Пробкина, пулей влетел в центральный зал и через мгновение пулей же выскочил.
– Тысяча четыреста рентген! – выкрикнул он, тараща водянистые голубые глаза. И в следующее мгновение сделал отмашку рукой. – Все! Все! Пусть он возвращается! Скажите ему – тридцать пять бэр! – И вдруг, не выдержав, вбежал в центральный зал, схватил Федю за рукав, потянул к выходу.
– Пшел! – рявкнул Федя.
Дозик почувствовал, что все тело ремонтника напряжено, словно отлито из железобетона.
– Меряй! Меряй! Пес твою мать! – орал уже подскочивший Пробкин.
Дозиметрист таращил глаза, заполошно щелкал переключателем диапазонов.
– Тысяча двести рентген! Все! Больше не падает!
– Назад! – гаркнул Фомич, и все откатились в коридор, за прикрытие бетонной стены.
Ствол брандспойта с закрытым краном Федя бросил на пол центрального зала.
Ревуны не унимались, яростно мурлыча, будто скопище гигантских кошек. Так по крайней мере чудилось Фомичу и Феде, разгоряченным от работы и от солидной дозы, уже схваченной ими.
Воздух, словно бы уплотненный вибрирующим грохотом ревунов, ионизированный интенсивным гамма – и нейтронным излучениями, будто обрел плоть.
Обычно незамечаемый, теперь он ощущался материальной сущностью, пульсируя, щекоча и какой-то странной, непривычной едковатостью садня горло.
Дима прохаживался в возбуждении, размахивая мосластыми руками и отрывисто приговаривая:
– Черт Ваньку не обманет! Фомич! Дай я стебану!
Фомич зыркнул на Диму налитыми кровью, хмельными от схваченных рентгенов глазами.
– И твой черед подойдет! Погодь маленько, Дим Димыч! – хриплым голосом сказал Пробкин и возбужденно хохотнул. Тут же переключив внимание, крикнул дозику: – А ну-ка, Цариков, мигом неси нам подзорную трубу (таковая имелась у дозиметристов, чтобы можно было рассматривать высокорадиоактивные детали издалека).
Цариков побежал.
А Пробкин уже быстро и как-то нервно прохаживался взад-вперед вдоль бетонной стены. Нейтронное и рентгеновское похмелье начинало действовать. Словно уговаривая самого себя и товарищей, Фомич громко выкрикивал:
– Ясно! Японская богородица!.. Кусок кассеты, и большой! Застрял на трубопроводной решетке. Сейчас глянем!..
Огромный Федя, обычно медлительный, тоже весь как-то убыстрился, перетаптывался на месте.
Фомич вдруг вспомнил горячее золотое времечко своей ядерной молодости на бомбовых реакторах. Героическое время! Тогда дозики так вот не бегали и не бледнели, прячась за стеной. Да и ревунов таких бычачьих не было. Все делали тихо. И блочки плутониевые, распухшие в каналах, выдергивали краном. И голыми руками иной раз подправляли, оттого и струпья на руках незаживающие. И вон, все еще голое мясо видать. Без кожи… А откуда ей быть, коже-то, ежели ее нейтронами убило на всю глубину?
Фомич глянул на открытую рану на изгибе ладони правой руки. Удлиненной щелью так и поблескивает красное живое мясо, подернутое белесоватой пленкой.
«И мёрли, конечно… Мёрли… Схоронили скольких… Агромадные погосты… Ребятишки да бабы в слезах. Да-а…»
Он не стал вспоминать дальше. Усмехнулся вдруг, вспомнив спину убегающего по коридору дозика, который бежал смешно, необычно высоко вскидывая ноги и перпендикулярно ставя подошвы на пол, отчего пластикат шлепко и суховато постукивал по набетонке. В спине убегающего дозика остро ощущалась какая-то сдерживаемая торопливость.
«Чего эт я? – усмехнулся Пробкин, заметив частые перескоки в мыслях. – Ядерный кайф начался, что ль?..»
Ложный тонус, вызванный облучением, все нарастал, и Фомич вдруг ощутил легкое удушье где-то прямо против сердца.
«Ага!» – подумал он и несколько раз стукнул себя кулаком в грудь против того места, где ощущал вновь странную и трудно объяснимую щемящую неудовлетворенность.
И вдруг с беспокойством вспомнил о Булове. Ох и нелегко же ему придется… Но ничего… Он, Пробкин, пока жив, не оставит в трудную минуту старого товарища.
«Вместе, Петрович… Вместе до конца…» – с теплым чувством подумал он о директоре.
Неожиданно, как по мановению волшебной палочки, удушье отпустило.
Фомич заулыбался, но его распирало, и он без видимой причины захохотал. Ему стало весело до игривости. От смеха выступили слезы.
«Ядерный кайф, зараза…» – снова подумал Пробкин.
– Чего гыргочешь, Фомич? – в свою очередь заулыбался Вася Карасев, стоявший в стороне в ожидании своего часа.
– Загыргочешь и ты, погодь! – пообещал Фомич. И спохватился: – А ну-ка быстро вырезайте из листового свинца Диме плавки и бюстгальтер. На всякий пожарный… А вдруг на «лапше»-то кусок кассеты высокоактивной окажется… Струей не смоешь… Придется клещами тащить… – Фомич испытующе глянул на Диму.
Тот часто бил костлявым огромным кулаком правой руки по плоской левой ладони.
– Нейтрон его в хобот, Фомич! – крикнул Дима, перекрывая, казалось, уже притупившийся и даже охрипший гул ревунов.
«От такого рева мембраны не только в ушах – в самих ревунах полопаются», – усмехнулся Фомич.
– Я выдерну энту твою кассету, как гнилой зуб из пасти! – не унимался Дима.
– Ну-ну!.. – сказал Фомич неопределенно. Мол, посмотрим.
А Федя и Вася Карасев уже вырезали из листового двухмиллиметровой толщины свинца большой лоскут наподобие буквы «икс» с завязками на острых концах в виде удлинений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19