Анри поднялся по ступенькам и
позвонил.
Он вернулся вместе с женщиной в халате. Женщина сочувственно качала
головой, слушая историю, но выслушав, сказала, что ничем помочь нельзя.
Завтра суббота и в ближайшие два дня доктора не будет. Пациентов в
больнице нет, ведь лето - горячая пора и никто не болеет летом. Она
посоветовала приехать в понедельник.
- Что мы будем делать? - спросил Анри.
- Поедем к пруду, там было хорошо.
Они снова остановились у пруда под липой и провели там два дня. Так
же плескались крикливые дети и шампиньоны прятались в траве, и так же
мощно сияло солнце. Николь лежала на спине и смотрела в небо сквозь ветви
дерева. Ей становилось лучше. В понедельник утром она уже смогла встать и
сделать с опаской несколько коротких шагов. Ее ноги уже не подламывались в
коленях. Но Анри помнил свой ужас, когда она впервые попыталась встать и
рухнула как кукла с тряпичными ногами.
К ним привязалась длинноухая собачонка, вся черная, но с белой
передней лапкой. Собачонка танцевала, смешно подбрасывая задние лапы и
хлопая себя ушами по щекам. Она тоже была артисткой.
Они снова проехали по дороге сквозь город. На этот раз город узнавал
их; маленькие дети бежали сзади, дети постарше показывали пальцами и
делали неприличные знаки, кто-то даже плюнул, но не попал - все это не из
злости, а из инстинкта облаивания того, чего не можешь понять.
Двое санитаров положили Николь на носилки и внесли в пустую комнату с
одним пустым шкафом. Их шаги звучали гулко, как в колодце.
Доктор оказался молодым полным мужчиной с бородкой. После рентгена он
долго не хотел отпускать Николь. Он прикладывал к ее телу холодные
металлические циркули и линейки, просил ее пошевелиться, согнуть руку или
ногу. Он был профессионально удивлен. Николь шевелилась, доказывая свои
способности, и слегка улыбалась. Она снова становилась собой.
Доктор попытался объяснить, что именно случилось с позвоночником, но
говорил слишком невнятно. Он проверил рефлексы. Николь свернула кисть руки
в трубочку и коснулась носа.
- Вы не можете не играть? - несколько раздраженно спросил доктор.
- Нет, я артист, - ответила Николь.
- А вот об этом надо забыть, чем раньше, тем лучше.
Она промолчала.
- Придется, - сказал доктор, - еще вам придется носить корсет.
- Долго?
- Всю жизнь.
Николь сказала, что ей не нужна такая жизнь.
- Тогда вам придется всю жизнь лежать, - сказал доктор, - иногда
можно осторожно вставать. Любой наклон может стать последним.
- И это все, что может сказать наука?
- Наука говорит, что вы должны были умереть три дня назад.
Доктор предложил остаться в больнице и подлечиться. Может быть, ему
хотелось заработать, может быть, ему было скучно без больных. Николь
отказалась.
Они вышли. Анри держал ее за руку. Солнце вырезало общий кусочек тени
на светящейся траве. Легкомысленная собачонка затанцевала, вскидывая
задние лапы. Николь медленно присела, не наклоняясь, как беременная, взяла
щенка на руки. Зверюшка лизнула ее в щеку.
- Почему ты не захотела остаться в больнице? - спросил Анри, - ведь
нам некуда спешить.
- У нас не так много денег. И мне не понравилось там.
Следующим утром фургон снова катился по степи. Несчастливый город
остался в прошлом. Николь лежала на спине и перебирала сорок девять
рисунков - сорок девять портретов себя самой.
- Мне не нравится число сорок девять, - сказала она.
- Почему? Это почти пятьдесят.
- Мне не нравится потому что - почти.
- Давай я нарисую тебя еще раз.
- Это будет неправда.
- Тогда что же ты хочешь?
- Я ничего не хочу, - ответила Николь, - зачем ты меня рисовал?
Анри перестал ее понимать. Иногда бывали такие минуты, когда Николь
начинала говорить непонятно, как сама с собой. Он привык пережидать такие
минуты. Он молчал.
- Нет, я не могу, - сказала Николь.
- Мы сможем, потому что мы вместе. Я буду зарабатывать деньги для нас
обоих.
Она чуть улыбнулась его мужской прямолинейности.
- Я сказал что-то не так?
- Конечно.
- Ты всегда была артисткой и теперь не сможешь не выступать, да? -
предположил Анри. - Но ты же талантлива, ты придумаешь что-нибудь новое.
- Нет.
- Я опять сказал что-то не так?
- Конечно. Я не смогу не выступать, - Николь перевернулась и села
спиной к нему, - я не смогу не выступать из-за твоих рисунков. Они слишком
похожи.
- Я тебя не понимаю.
- Конечно не понимаешь. Вот сорок девять Я, совершенных, и вот одна
я, рядом, пятидесятая, которая ни к чему не способна. Зачем ты меня
рисовал? Они жи навсегда останутся со мной.
Анри задумался.
- Давай подарим рисунки первому встречному, - предложил он.
- Они не нужны первому встречному.
- Тогда давай их выбросим.
- Я не хочу гнить под дождем в этой степи.
- Тогда я их сожгу, хочешь? Прямо сейчас.
- Нет!
- Нет?
- Я не смогу видеть, как ты меня убиваешь.
- Тогда что же?
- Я сожгу их сама.
- Сейчас?
- Нет... - Николь говорила, думая и растягивая слова, - нет... мы
сделаем так: каждый вечер мы будем разводить костер и бросать в огонь по
одному рисунку. Их будет становиться все меньше, но постепенно. Через
сорок девять дней я обо всем забуду.
- Ты обещаешь забыть?
- Я обещаю. Скажи, а это правда, что я была самой лучшей? И никто
никогда не сможет меня повторить?
- Правда.
- Значит никто и никогда не сможет нарисовать это. Никто и никогда.
Они продолжали путешествовать.
1 2 3 4