- А березы? Они еще белые?
- Но березы всегда белые.
- А за окном - там есть березы?
Врач нерешительно посмотрел в окно - так, будто бы он не знал, есть
ли там березы.
- Нет, берез там нет. Мы в городе.
- Вот поэтому я и улыбаюсь, - сказал Юлиан Мюри, - потому что я не
люблю березы.
Почему-то слова "я не люблю" стали его любимыми словами.
В ночь перед взрывом он познакомился в купе с молодой и очень
красивой женщиной (сейчас он забыл ее имя). Это обычное случайное
знакомство с каждым часом их неторопливой беседы перерастало во что-то
большее. И он, и она это хорошо понимали. У них впереди был остаток ночи и
половина дня. За это время можно хорошо узнать друг друга. Они не спешили,
совсем не спешили Впереди двенадцать часов, а может быть, вся жизнь - это
много. В таких случаях всегда надеешься на что-то большое; знакомства -
это лотерея, в которой может очень повезти, но обычно не везет. Если не
везет, ты почти ничего не теряешь. Он всегда нравился женщинам и знал, что
нужно делать, чтобы им нравиться. Но в ту ночь он не играл, а просто был
самим собой. Ему было тепло и спокойно с незнакомкой, о которой он забыл
спустя несколько часов и вспомнил гораздо позже, со смешанным чувством
вины и жалости. Она, конечно, погибла. Ну и что же? Тогда многие погибли.
Сейчас Юлиан Мюри почти не улыбался. Счастье собственного спасения
постепенно тускнело и превращалось в почти противоположное чувство. Он
знал, что этому нельзя поддаваться, но ничего не мог с собой поделать.
Наверное, счастье - как голубой цвет плаща - с увеличением дистанции
меняется до неузнаваемости. Женщина в плаще прошла и скрылась вдали за
поворотом. Может быть, любое чувство превращается со временем в свою
противоположность? Он не хотел этого. Он хотел просто радоваться жизни. Но
жизнь несправедлива, очень несправедлива. Он остался жить, хотя множество
невинных погибли. Как можно любить жизнь после этого?
Он отошел от окна и вышел в коридор. Ему было тяжело идти - кроме
ожогов у него был еще и сложный перелом ноги; он начал ходить только три
дня назад. Хромая, он подошел к столу и сел на скамью. У дальней стены
стояли кадки с цветами и вяло прыгали птицы в клетках. Птицы были мелкими
и разноцветными. Таких в природе не бывает, - подумал Юлиан Мюри и
рассердился сам на себя за эту глупую мысль.
- Ну как там ваш Бог? - он обратился к своему соседу по палате. Этого
человека постигло странное несчастье - в его загородный домик ударила одна
из последних осенних молний. Домик сгорел дотла. Человек - его звали Яков
и он был еврей - сильно обгорел. Кажется, это событие слегка повредило его
разум. Яков уверовал в Господа и теперь постоянно молился, вымаливая
прощение у создателя. Странная причуда - если рассуждать логически, то это
создатель должен просить прощения за свои поступки.
- Ну как там ваш Бог? - спросил Юлиан Мюри, - вы все еще верите в его
справедливость?
- Больше, чем когда-либо, молодой человек, - ответил Яков.
- Бросьте называть меня молодым человеком. Я не настолько младше вас.
Яков не обиделся. Он вообще не обижался ни на что. Такие люди всегда
выводят из равновесия. На них всегда хочется сорвать зло.
Черт возьми, подумал Юлиан Мюри, этот человек раздражает меня все
больше. Раздражает своим смирением, своей извращенной логикой, своей
красивой молодой женой, которая приходит каждый день и, кажется, его
любит. Раздражает тем, что у него есть дом, есть деньги, тем, что у меня
ничего этого нет. С этим ничего не поделать.
- Извините меня, я не хотел, - сказал Яков.
- А я хотел, - сказал Юлиан Мюри, - хотел продолжить наш
теологический спор. После того, что я видел, я точно знаю, что
справедливости нет. Если ваш Бог существует, то он озабочен чем угодно, но
только не справедливостью. Вы должны знать это так же хорошо, как и я.
- Но он оставил в живых и вас, и меня.
- Я не просил его об этом, - сказал Юлиан Мюри, - пусть бы лучше он
совсем не вмешивался в мою жизнь. Такая справедливость - это
справедливость уличного грабителя, который, обобрав и избив жертву,
оставляет ей деньги на проезд в метро. Разве не так?
- Любое наказание это наказание за грехи, - сказал Яков.
- Конечно же, за грехи. Этими словами можно оправдать все, что
угодно. У вас что, было так много грехов, чтобы вы заслужили полусожжение
живьем?
- Да, я вполне заслужил наказание.
- Как бы не так, - сказал Юлиан Мюри, - в вас говорит гордыня. Нет
такого греха, за который можно так жестоко наказывать. Может быть, вы в
детстве воровали конфеты со стола или в молодости переспали с чужой женой,
или десять лет не ходили в церковь. Не думаю, чтобы такой человек, как вы,
был способен на больший грех. Да и я не великий грешник.
- Но ему виднее.
- ЕМУ? Да, виднее, и вольнее издеваться над своими созданиями. Просто
так. Ведь так бывает?
- Так не бывает, - ответил Яков. - Просто так не бывает.
- А вот вы мне не нравитесь просто так, - сказал Юлиан Мюри, - и я
уверен, что это без всякой причины. Просто так. И я мог бы вам сделать
любую гадость - просто так. А я слеплен по образу и подобию божьему. Я -
это он в миниатюре.
Яков замолчал, обдумывая свой ответ. Три птички в большой клетке
затеяли очень понятную игру. Одна из них, без сомнения самка, заигрывала с
двумя другими, стараясь их поссорить. Когда ей это удалось, она попрыгала
на край жердочки и стала усердно притворяться, что ссора поклонников ее не
интересует.
1 2 3 4