Представьте себе черное небо, тут и там пронзенное лучами прожекторов, аккомпанемент далекой канонады, гул самолетов и людские голоса, пропитанные лихорадочной страстью. – Он запел:
Господь – опора прошлых лет,
Надежда на грядущее,
Убежище от бурь и бед.
Покой и мир дающее.
Когда Кристофер Уинн замолчал, несколько секунд в зале еще ходили мощные волны прерванной мелодии. Кто-то скрыл нахлынувшие чувства, закашлявшись. Чары разрушились. Затуманившимися глазами Джин смотрела то на одного слушателя, то на другого. Пение оставило такую выбоину в невозмутимой холодности Калвинов, какая могла появиться на гранитном утесе; у Замбальди как будто бы случился приступ насморка; глаза Констанс Уинн блестели, как звездочки, когда она смотрела на брата; трагические морщины на лице Хью Рэндолфа обозначились резче, он уставился в пространство, сведя брови. Джин, много раз исполнявшей аккорды этого церковного гимна на органе, казалось, будто ее душу пропахал десятитонный трактор.
Графиня с триумфом заявила:
– Ну, что я вам говорила, Луиджи? Со времен Баттистини никому еще не удавалось с таким изяществом и свободой брать высокие ноты. Мистер Уинн обладает не только голосом, но и артистизмом – даже вас он довел до слез этой своей историей. Не отчаивайтесь, Луиджи. Мы еще уговорим его. Для этого есть много способов.
Кристофер Уинн поднял голову, разомкнул губы, чтобы заговорить, но снова сомкнул их. Замбальди от избытка чувств замахал белыми пухлыми лапками:
– Но вы только подумайте, что можно сделать с душой человека пением, мистер Уинн! С таким превосходным пианиссимо… Ваш голос не дрожал, вы не кричали, не задыхались. Dio mio! Ваш голос мог бы возносить людей прямо на Небеса!
– Небеса! – прогнусавил Калвин. – Опера и все, что с ней связано, ведет прямиком в ад.
Итальянец гневно фыркнул:
– Такие ограниченные люди, как вы, Калвин…
Кристофер Уинн расхохотался, словно озорной мальчишка:
– Только не надо ломать копья, господа! Такой серьезный спор – и все из-за моей скромной персоны! Графиня, позвольте откланяться – меня ждут дела.
Его сестра встала:
– Спокойной ночи, синьора ди Фанфани. Я не в силах выразить вам всю благодарность за то, что вы проявили интерес к голосу Криса. Меня не слишком радует то, что он губит свой талант в этом маленьком городке.
– В маленьком городке? – покачал головой Кристофер. – Скоро все изменится. В Гарстоне развивается промышленность, из кокона обычаев и традиций в любой момент может выпорхнуть великолепная бабочка прогресса и достижений. – Джин почувствовала на себе его взгляд, когда он добавил: – Город растет. Он не умер и не спит.
Позже, прощаясь, он напомнил:
– Увидимся с вами завтра в десять, мисс Рэндолф. Мне жаль, но так надо.
Только после того, как Уинны и Калвины ушли, Джин поняла, что он имел в виду. Повестка. Суд. Естественно, он будет там, чтобы дать показания против нее. Проклятье! А еще священник!
Когда они с отцом пожелали хозяйке доброй ночи, графиня воскликнула:
– Dio mio! Ты, Хью, думаешь, что мы с Замбальди потерпели поражение? Вовсе нет! Охота на голос только начинается. – Она задрала подбородок, сверкнула черными глазами и пригрозила: – Кристофер Уинн не только упрям, но и на редкость непрактичен – он считает, что должен уделять свое время духовным потребностям прихожан, а не деловой стороне церковной жизни. Скоро я затею нечто такое, что выгонит его с кафедры на оперную сцену! – Ее плечи затряслись от возбуждения, длинные серьги закачались.
Замбальди взял старую женщину за локоть пухлыми пальцами и забубнил:
– Ну ладно, ладно, Виттория. Не надо переживать. Это вредно для вашего собственного голоса.
Графиня вдруг упала в кресло и расплакалась. Джин бросилась было к ней, но импресарио замахал руками – мол, сам все улажу. Хью Рэндолф вывел дочь из зала. Когда они шли по фойе, до них все еще доносился возбужденный голос графини и успокаивающая воркотня Замбальди.
В саду Джин задумчиво пробормотала:
– Почему, ну почему мужчина, который так энергичен, полон жизни и молод, как Кристофер Уинн, служит священником?
– Он объяснил тебе почему.
– Но ведь он мог бы принести намного больше пользы, занимаясь медициной.
Хью Рэндолф остановился, посмотрел на звезды и неожиданно спросил:
– А почему из всех музыкальных инструментов ты выбрала именно орган?
– Ну… не знаю… Мне кажется, что его звук отдается в сердце, прямо вот здесь. – Джин положила руку на грудь и смущенно добавила: – Наверное, я чересчур сентиментально выразилась, да?
– Нет, я понимаю тебя. Без сомнения, Кристофер Уинн пошел в священнослужители по той же причине – по зову сердца. Помнишь, что сказал Наполеон, когда увидел Гёте? «Вот это человек!» У меня всегда появляется такое чувство, когда я вижу Кристофера Уинна. Я человек не религиозный, но всегда ощущаю его духовную силу.
– Как ты думаешь, удастся графине оторвать Уинна от его скучной работы?
Хью Рэндолф остановился, чтобы закурить. Пламя спички озарило его бледное лицо. Свет смеющейся луны, катившей по небу в колеснице из облаков с парой мохнатых белых пони в упряжке, посеребрил мраморную нимфу у бассейна.
– Это зависит от того, насколько решительно она настроена. Твоя бабушка обладает прямо-таки дьявольской способностью выявлять слабости характера и колоть в самые чувствительные места. Она мне нравится. И всегда нравилась. Я восхищаюсь деятельными людьми, хотя графине доверять не стал бы. Ради того, чтобы заполучить желаемое, она готова в любой момент отбросить всякую порядочность, принципы, благородство. Ты, Джин, никогда не станешь злой или нечестной, но и в твоем характере есть такая черточка – «я получу то, что мне хочется, а мир пусть катится к черту».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58