* * *
Сид Эрлау только и сказал Бренде:
– Забудь и думать об этом.
За этим последовал целый поток красноречия. Тирады по поводу этих чертовых женщин, непредсказуемых женщин, женщин, на которых нельзя положиться. Тирады о том, что он поставил на карту свою репутацию, убеждая высшее начальство, что именно она подходит для этой работы, и теперь в его планы не входит снова обращаться наверх и докладывать, что она отказывается.
– Ты хотела получить эту должность. Ты согласилась на нее с радостью. Ты ее добивалась, – сказал он, и его слова были повторением того, что сама Бренда когда-то говорила Джефу. – Теперь ты ее получила. И держись за нее! И делай свое дело, пока я не предложу тебе чего-то другого! – От его голоса в телефонной трубке даже через океан доходили волны возмущения и ярости.
В какой-то момент в начале их разговора он спросил ее, почему ей вдруг так необходимо было вернуться в Штаты, после того как она потратила столько времени и сил на эту работу. И Бренда совершила роковую ошибку, сказав ему правду:
– Я это делаю, чтобы сохранить семью.
– Ни один мужчина никогда бы так не сказал! Ни один мужчина даже в мыслях бы такого себе не позволил! И вы, бабы, еще имеете наглость жаловаться, что вам закрывают доступ наверх!
Его крик перешел в какой-то невнятный хрип, и он с такой силой швырнул трубку, что в трубке у Бренды еще долго дрожало эхо. Она даже не имела возможности собраться с силами и прямо ему сказать, что такую истерику, по уверениям мужчин, позволяли себе только нервические женщины, и у них это было связано с физиологическими особенностями женского организма.
Может быть, Сид и прав, сказала себе Бренда. Наверно, ни один мужчина не ставил семейную жизнь на первое место, но она-то не мужчина. А потом, у мужчин такая проблема даже не возникала. На работу за границу они ехали вместе с женами – компания даже оплачивала им дорожные расходы и устройство на новом месте, помогая подыскать квартиру и наладить быт. Но Бренда не могла требовать того же от Джефа, даже не вправе была рассчитывать на это. Он имел право на врачебную практику в США, но это право не распространялось на Германию. Разве справедливо просить его жертвовать ради нее своей работой? Нет. Правда, женщины всегда без раздумий следовали за мужьями. Но то женщины, у них была не та работа и не та карьера, что у мужчин. Вообще у женщин, но не у Бренды. Так где же выход?
Она лежала без сна, и мысли ее двигались по замкнутому кругу. Она не могла найти ответ. Только новые вопросы: ведь когда Бренда сказала Сиду Эрлау, что хочет перейти на другую работу, чтобы спасти свой брак, она сказала только часть правды. А вся правда была в том, что ей было уже двадцать девять лет. Тридцатилетие всегда казалось ей чем-то невозможным, нереальным, чем-то, что могло случиться только с другими, но не с ней. И вдруг цифра «тридцать лет» не только стала возможной, но и приобрела вполне реальные очертания.
Бренда заметила, что, если смотреться в зеркало так, чтобы свет падал под определенным углом, становятся видны заметные тонкие морщинки в углах глаз и складки, идущие от носа к губам, когда-нибудь они будут так же заметны, как у матери. И еще она заметила первые седые волоски на висках. Она выдергивала их, но нельзя было выдернуть из сознания мысль о том, что они уже появились.
Бренда уже не могла думать о себе как о молодой девушке, у которой впереди была вся жизнь, представлявшаяся бесконечной. Пора было начинать думать о себе как о взрослой женщине. Она хотела наконец иметь настоящую семью. Ее желание иметь детей становилось таким же непреодолимым, как потребность в пище, в воздухе, в дыхании.
Она поняла, что время бесконечных «потом» кончилось.
«Потом» стало «сейчас».
Бренда вернулась в Мюнхен и оставалась там до тех пор, пока лаборатория полностью не была введена в действие. За энергичную и творческую работу она получила премиальные в размере шести тысяч долларов, которые отдала Тони, чтобы та соответствующим образом распорядилась ими, думая при этом, что это будет первый взнос для ребенка, которого она так страстно хотела иметь.
Когда она возвратилась в свою компанию в Питтсбург, Сид Эрлау уже, по-видимому, забыл, как орал на нее по телефону. Весь в деловых проблемах, излучая дружески-отеческое расположение, он сказал, что «Ол-Кем» имеет на нее большие виды, в частности, в связи с новой лабораторией, проектируемой в Сан-Пауло. Он похвалил ее бывшего заместителя, Диану Уайр, прекрасно справлявшуюся с работой начальника лабораторного отдела. Раньше эту должность занимала Бренда. Он также сказал, что пока не определятся окончательно бразильские планы, руководство хочет, чтобы она поездила по отделениям и филиалам в США и Канаде в качестве уполномоченного компании и помогла наладить работу и устранить возможные сбои и конфликты. Это предложение он представил так, как будто преподнес ей щедрый подарок, награду, которой она давно и безуспешно домогалась.
– Такого задания не получала еще ни одна женщина в нашей фирме, – сказал Сид, широко улыбаясь. – Ты станешь заметной фигурой в «Ол-Кем», Бренда. Заметной!
Еще один подарок.
Бренда побывала в Цинциннати и Фениксе, в Атланте и Торонто, Спокане и Оттаве. Но где бы она ни была, она каждую неделю прилетала домой, в Бостон, чтобы провести уик-энд с Джефом.
– Ты изумительно выглядишь! – сказала Тони семь месяцев спустя, когда Бренда как-то раз в дождливое воскресенье пригласила ее к себе на ленч. – Ты никогда так хорошо не выглядела. Поделись рецептом. Какая-нибудь волшебная формула, которую вы состряпали у себя в лаборатории?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114