– Вы заканчивали Новосибирское училище спецназа?
– Нет. Рязанское десантное.
– А все-таки, Леонид Игоревич, какой осадок оставила в вас та чеченская война? Поражение всегда больно бьет по самолюбию военного человека.
Он нахмурился. Задела-таки за больное. Хотя это-то как раз и не сложно. Наверное, это у всех журналистов профессиональное – задавать больные вопросы. Впрочем, если говорить только о гладком да мягком, то получится никому не интересная статья.
– Я и до армии и в армии занимался спортом. И знаю, что от поражения никто не застрахован. Но та война сначала была сплошной глупостью, а потом сплошным предательством. Политики развязали ее, не понимая, что армия не готова, а потом эту же армию предали.
– Но ведь говорят, что армия всегда должна быть готова… К любым неожиданностям…
– Для неожиданностей есть специальные части. Те, которые находятся на постоянной службе. Скажем, пограничники, или ПВО, или войска стратегического назначения. А в остальном армия является только продолжением и частицей общества, которое она обязана защищать. Каково состояние общества, таково и состояние армии. Если вы вот отправляетесь в поездку на поезде, вы же не забудете что-нибудь взять с собой в вагон перекусить, потому что в ресторане слишком дорого. Вы приготовитесь. А нас послали в Чечню абсолютно не подготовленными. А потом еще и предали.
– И вы за это злитесь на чеченцев?
А в ее голосе он уловил сарказм. Она берется рассуждать. Но чтобы рассуждать, надо испытать.
– При чем здесь чеченцы… Чеченцы, ангольцы, афганцы, никарагуанцы – какое мне дело до того, с кем воевать. Я солдат, которому приказывают. А противник – он всегда остается противником, как его ни называй и какой национальности он ни будь. Я злюсь на предателей. А предают, как известно, только свои.
– Хорошо, тогда, извините уж, еще один острый вопрос. О нынешней чеченской войне.
– Я в ней не участвую.
– Я понимаю, – характера Марии тоже не занимать, и она умеет на своем настоять. – Но к этому вопросу мы вернемся чуть попозже… Сейчас вышло уже много книг о ваших войсках – о спецназе ГРУ. И каждый автор старается показать, что спецназ ГРУ – это супервойска, но, случись что-то с бойцом во время операции, его добивают свои же. То есть спецназовцы ГРУ, по сути дела, – почти смертники.
– Девушка, миленькая, – рассмеялся Проханов. – Плюньте в глаза тому автору, который это пишет. Начитались вы всяких «Аквариумов», написанных хитрецом для идиотов. И не только о спецназе ГРУ, о любых войсках специального назначения. Как правило, это пишет человек, который к войне и к спецназу никакого отношения не имеет. И просто рассчитывает поживиться на сенсации. По сути, как вы говорите, дела – он просто глуп. При таких условиях ни один боец не захочет воевать, поверьте уж мне. Я много войн прошел. И много раненых видел. И многих на своем горбу вытаскивал. И меня вытаскивали. Тащили однажды, кстати, тридцать километров по колумбийской сельве, где и одному-то пройти – уже проблема.
– Вы воевали и в Колумбии?
– Я много где воевал, но об этом я разговаривать не буду. В отличие от тех писателей, которые все знают. А то недавно вот открываю книгу, боевик. Главный герой, естественно, спецназовец. А автора представляют как офицера. И на первых же страницах читаю, как кто-то там достал револьвер и начал размахивать пистолетом. Автор не видит разницы между пистолетом и револьвером. Извините, я не могу поверить, что это офицер. И такие псевдоофицеры врут про спецназ черт-те что…
Мария улыбнулась. Почти торжествующе улыбнулась. И Проханов понял, что она услышала именно то, что хотела услышать.
– Тогда – обратите внимание на мой вопрос! – возникает понятие воинского братства. Спецназ ГРУ воюет в сверхсложных условиях. Следовательно, если быть логичным, то у спецназовцев это чувство братства развито особенно сильно? Сверхсильно…
– Да. Согласен.
– Но, когда с нашей армией проводили эксперименты, многих боевых офицеров сократили. И сейчас судьба разбросала их по свету. Кто-то в Югославии, кто-то в Абхазии, кто-то во французском иностранном легионе, кто-то в Ичкерии… В чеченских, заметьте, отрядах, которые называются нашей пропагандой бандформированиями.
– В чеченских отрядах? – переспросил Леня, чуть растерявшись от провокации. Но быстро взял себя в руки. – Может и такое быть, потому что все мы люди и стараемся делать то, что умеем делать лучше всего. Значит, те, кто воюет на стороне чеченцев, нашли там применение своим способностям.
– Вы их осуждаете?
Он горько усмехнулся и сказал не совсем уверенно:
– Нет. Они работают по своей профессии. И они сами сделали свой выбор. Не сумели приспособиться к нашей жизни и пошли туда, где они что-то могут. Может быть, даже, ценят. Это тоже немаловажный фактор. Особенно для специалиста высокой квалификации. Вы поймите… Если музыканту где-то не дают играть, если где-то не признают его талант, то он ищет себе другую публику. Точно также и высококлассный солдат. Точно также…
Ее глаза вдруг резко сузились. Мария посмотрела прямо и жестко. Она почти ударила взглядом.
– А вы смогли бы так?
– Не знаю… Что говорить о невозможном… Сейчас я никому не нужный инвалид. И живу на свою унизительную пенсию. Сейчас единственное, на что я способен, – это охранять по ночам детский садик.
– Расскажите об этом тем людям, которые попытались отобрать у вас бутылку вина возле магазина.
Оказывается, Мария прекрасно осведомлена о многих эпизодах его жизни. Может быть, и еще что-то знает.
Мария отодвинула чашку с недопитым чаем и выпрямилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16