Легко было представить их — мощенные булыжником, с тянувшимися вдоль улиц зловонными канавами, за которыми паслись лошади и верблюды.Местная знаменитость — мужик в хитоне, с арфой, в золоченой короне, работавший то ли под царя Давида, то ли под купца Садко, — шустро сиганул через дорогу: впереди двигалась очередная группа христиан-паломников…На каменные плиты под ногами были нанесены насечки, чтобы не поскользнуться.Западная стена храма была где-то рядом.Я знал правило:«Нельзя не подойти к ней, даже если случайно здесь оказался…»На полицейском КПП вместе с солдатом-эфиопом стоял светлый российский парень…— Привет…— Спасибо.Я не написал записку Всевышнему с моими просьбами и не оставил в стене.Господь не был бюрократом, требовавшим письменного ходатайства. Записки передавали от тех, кто не мог прибыть сюда лично…На обратном пути я прошел мимо белого Троицкого собора и Русского подворья, принадлежащих Московскому патриархату.Здания последнего арендовало Иерусалимское окружное управление полиции.В направлении Русского подворья, где помещались тюрьма и полиция, с трелью пронеслась полицейская машина.Я постоял, наблюдая за израильскими ментами.В помещении, где принимали передачи для арестованных, толпились несколько арабских женщин в белых платках, соседняя дверь вела в лабораторию Минздрава.Высокая длинноногая дама-полицейский — в зауженных форменных брючках и голубой сорочке, в шапочке с козырьком — садилась за руль. Ее «тойота» с красными полицейскими номерами преградила путь подъехавшему полицейскому микроавтобусу с опущенными жалюзи… В нем везли арестованных.Они пели. Я узнал мотив. Знакомая лагерная мелодия. Молодые голоса.Я разобрал слова. Православный Троицкий собор. Израильская полиция. Зной. Ивритские буквы. Иудейские горы…Какое-то наваждение… В машине пели на русском: «Голуби летят над нашей зоной…» Я вернулся к автомату на площади Кикар Цион. Улица Бен Йегуда после недавнего взрыва, о котором я услышал в Москве накануне вылета, была снова само спокойствие и беспечность.Какие-то дамы с цветными пляжными зонтами проплыли мимо. Я услышал русскую речь, она звучала тут все чаще.Пенсионерка «золотого возраста» прошла рядом со мной рука об руку со спутником. Вся в белом. Круглая широкая шляпа. Цветок в руке.Какая-то женщина впереди не давала себя обогнать. Когда ее крупная верхняя половина уходила вправо, нижняя, не менее мощная, — по синусоиде отклонялась влево.Я обошел ее, постоял у горящих на тротуаре десятков поминальных свеч — тут были убиты дети, выходившие из магазина с игрушками.Мимо закрытого в этот час офиса Леа, нашего адвоката в Иерусалиме, вышел к остановке автобуса.Какой-то пацан лет шестнадцати вынес из супермаркета ящик колы, поставил в багажник «тойоты».Еще в самолете я прочитал о том, что компания «Кока-Кола» объявила приз — бесплатную поездку в США и еще ряд подарков, стоимостью поменьше, для любителей кока-колы.Участвовавший в игре должен был собрать определенное слово из букв, скрытых под колпачком-пробкой каждой бутылки. Повсюду на улицах можно было видеть пустые бутылки со свинченными колпачками…Москва, Шереметьево постепенно удалились от меня.Я мог теперь ехать на Бар Йохай.Усатый, с жирными складками на бритом затылке полицейский разговаривал с широкоплечим высоким мужиком, по виду полицейским детективом. Высокий держал в руке шлем мотоциклиста.Мне следовало держаться от них подальше.Как человеку, статус которого трудно определить однозначно:«Телохранитель? Бандит?»Через несколько минут я был уже на Бар Йохай. Тут жил прежде мой друг, который за это время нашел себе другое пристанище.Меня смутил район, в котором жил партнер Марины. По моим представлениям, он должен был жить в престижных районах Рехавии, или Бейт-а-Кэрем, или в Восточном Тальпиоте…«Катамоны — прибежище иерусалимской бедноты…» — охарактеризовал этот район ведущий израильского телевидения, сообщая о терактах в автобусах.Узкая Бар Йохай вилась по склону одного из застроенных домами холмов, приютивших Святой город. Вдалеке виднелись холмистые складки Иерусалимских гор — и лесистые, и застроенные.Если Воробьевы горы в Москве перенести в район площади Маяковского, чтобы автобусы огибали их, направляясь к Белорусскому вокзалу на дне глубокой впадины у предгорья, это было бы похоже на то, что я увидел…Вокруг стоял не колышимый ни малейшим ветерком тяжелый сухой зной. Скрипела проволока… Кто-то подтаскивал вывешенное на просушку за окно белье. Где-то далеко рассыпалась трель мчавшегося на вызов «амбуланса» скорой помощи…Череда многоподъездных стандартных зданий, построенных во время массового приезда репатриантов из Марокко, — пятиэтажных, на столбах — тянулась по кривой.Точная копия один другого.Нужный мне дом не отличался от других. Я его помнил.На балконе в торце виднелось несколько пар джинсов, похоже, их не снимали со дня моего отъезда.Тут же рядом высился огромный мусорный контейнер с люками и целым выводком диких израильских кошек…Все было мне уже знакомо. Нижний, поднятый над тротуаром израильский нулевой этаж, наполовину сквозной, с несколькими квартирами. Незастроенная часть — нечто вроде галереи, закрытой сверху этажами на опорах. В непогоду тут гуляли дети, катались на скейтах и роликах,Летом — обсуждали домашние дела, скрываясь от зноя.Так было и сейчас.Молодая великанша — в майке навыпуск, в тапках, в узких, обтягивающих рейтузах, с сотовым телефоном в одной руке, с сигаретой в другой — трепалась с соседями. Беседа текла лениво.Дети рядом гоняли на роликах…Первое же, что бросилось мне в глаза, когда я ступил на галерею, был прикрепленный скотчем к стене белый с траурной каймой листок — типографское объявление о смерти…Я подошел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109