И чем ближе были голоса, тем суматошнее соображал Герка, как ему держаться, что сказать, что ответить…
Однако случилось то, чего он никак не мог ожидать. Меньше всего предполагал он, уважаемые читатели, точнее, совсем не предполагал он увидеть эту милую Людмилу грустной, даже очень печальной. А она была именно такой, то есть до того очень печальной, на себя не похожей, что Герка удивленно, с долей сочувствия спросил:
– Что случилось? Чего ты сама на себя непохожая?
Она мельком взглянула на него с жалостью и презрением, дед виновато покашлял и смущенно покрякал. Эта милая Людмила смотрела прямо перед собой большими чёрными печальными глазами и будто ничего не видела. Герка спросил растерянно:
– Зубы у тебя, что ли, заболели? Или рыбка не клевала? – Он вспомнил, что она любит смеяться, и глупо хихикнул.
А она будто и не расслышала ничего, неподвижно стояла, готовая, казалось, вот-вот расплакаться.
– Ничегошеньки не понимаю, – совсем уж растерянно признался Герка. – Ушли весёлые, а пришли…
– Ах, Герман, Герман! – печально воскликнула эта милая Людмила. – Ты действительно ничегошеньки не понимаешь! И, видимо, уже никогда не сможешь понять!.. Ах, если бы ты знал… если бы ты только знал, как мне за тебя невероятно стыдно и как мне тебя безумно жаль!
Дед Игнатий Савельевич смущенно покряхтел, пытался бодро крякнуть, но проговорил очень скорбно:
– Я некоторым образом во всём виноват. Информировал её, дорогой внучек, о тебе исчерпывающе, то есть полностью, ничего не скрывая. Сообщил о твоей бестолковой жизни все подробности. Откуда мне было знать, что Людмилушка так расстроится?
– Чего ты опять навыдумывал? Чего информировал? Чего сообщил? – предчувствуя недоброе, торопливо спросил Герка. – Какие там подробности о моей жизни? И почему она вдруг бестолковой оказалась?
– Да всю правду о тебе выложил! – Дед Игнатий Савельевич сокрушенно махнул рукой. – А она, милая-то Людмилушка, чуть не в слёзы…
– Дед, дед! Вреднющий ты дед! – вырвалось у Герки. – Чего ты обо мне опять насочинял?! Мало тебе, что ты меня хотел музейным экспонатом сделать…
– Ничего я не сочинял, – вяло возразил дед Игнатий Савельевич. – Говорю, проинформировал Людмилушку. Ну и немножко прокомментировал.
– Рыбу вы пошли ловить! – возмутился Герка. – А ты информировал, комментировал!.. Мало вам того, что вы меня ана… лизировали! А ей-то какое дело до меня? Я ведь не комментирую, как она живёт! Может, мне за неё тоже бе-зум-но стыдно! Может…
– Ах, Герман, Герман! – перебила его эта милая Людмила очень тоскливым голосом. – Просто страшно подумать, как ты ужасно неинтересно живёшь! А ведь я надеялась…
– Меня абсолютно не интересует, на что ты тут надеялась! – У Герки непроизвольно сжались кулаки, будто он собирался броситься в самую настоящую драку. – Страшно… ужасно… Приехала тут!.. Никто тебя к нам не звал! Командовать начала, ана… лизировать выдумала! Деда информировать заставила, комментировать…
Дед Игнатий Савельевич крякнул так возмущённо и громко, что Герка замолчал, а эта милая Людмила сказала дрожащим голосом:
– Благодарю тебя, Герман, за прямоту. Мне пора домой. Всего вам доброго.
И ушла.
Дед и внук молчали.
– Всё равно она ненормальная какая-то, – виновато и неуверенно произнёс Герка. – Чего ей за меня стыдно? Кто она мне? Приехала – уедет. А ты-то, дед, чего ей про меня и зачем наговорил? Ну, зачем?
– Людмилушка – очень серьёзная личность, – с уважением сказал дед Игнатий Савельевич. – Ростиком маленькая, а умом и сердцем значительная. Таких я ещё не встречал. Я не имел права на её вопросы о тебе отвечать уклончиво.
– Да чего я такого сделал?!
– В том-то и беда, дорогой внучек, что за всю свою жизнь ничего ты не сделал… А рыбалка не получилась. Ни одной поклёвочки. А как ты в реке оказался и не утонул?
Откровенно говоря, уважаемые читатели, Герка опять просто ничего не понял. Он мог возмутиться каждым словом этой милой Людмилы в отдельности, он мог вознегодовать из-за многих её поступков, временами ему было с ней интересно, но вот понять всё её поведение, понять, чего она от него добивается, – был не в состоянии.
И чтобы скрыть растерянность, он сказал грубовато:
– Я тоже таких ещё не встречал. И нормально поэтому жил. А в реку я случайно упал и… поплыл. А твоя Людмилушка мне вот так надоела!
– Нет, дорогой внучек, нет! – Дед Игнатий Савельевич грустно покашлял. – Ты её слушаться должен. Пример с неё должен брать.
– Вреднющий ты, дед! Совсем вреднющий! – жалобно воскликнул Герка. – То ты меня с музеем запутал, и я же виноват! И мне же досталось! Потом ты меня ана… лизировал! И мне же попало! Потом ты информировал, комментировал… Да если хочешь знать, глаза бы мои её не видели! Уши мои её не слышали бы!
И тут они – и дед, и внук – услышали голос этой милой Людмилы. Кричала она пронзительно и громко, но ни одного слова они не разобрали. Голос был испуганный, отчаянный и возмущённый.
Дед Игнатий Савельевич первым проворно выскочил на улицу, Герка, помедлив, – следом, неторопливо, очень неохотно, предчувствуя, что ничего, кроме неприятностей, его опять не ждет.
Увидели они невероятнейшую картину. По улице, согнувшись и прикрывая голову руками, бежал злостный хулиган – верзила Пантя, а за ним мчалась эта маленькая милая Людмила и хлестала его удилищами. После каждого удара, если он достигал цели, Пантя издавал громкое недовольное пищание, делал прыжок, а она – пронзительно взвизгивала.
«Совсем сумасшедшая! – оторопело подумал Герка. – Такой верзилы не испугалась! Конечно, ненормальная!»
Пантя через изгородь перемахнул в чужой огород.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107