– Развяжи мене! – писклявым голосом крикнул человек, увидев её. – Развяжи мене! – Он продолжал барахтаться и кататься, стараясь освободиться от веревок, и, кажется, запутывался всё больше.
И тут эта милая Людмила рассмеялась так звонко и громко, что Пантя (а перед ней был именно он) перестал двигаться, а когда она засмеялась ещё звонче и громче, яростно пропищал:
– Я тебе нос оторву, если…
– Да как же… да как же… – пытаясь сдержать смех, с трудом выговорила эта милая Людмила. – Да как же ты МЕНЕ нос оторвешь, если ты связан по рукам и по ногам?
Но злостный хулиган, видимо, уже плохо соображал и слышал и пропищал ещё более яростно:
– Я тебе и ухи оторву! Если ты мене не развяжешь! – И с каждой новой попыткой освободиться он всё крепче запутывался в веревках. – Если ты мене… я тебе… – угрожал он всё писклявее. – Я тебе… если ты мене… я тебе… если ты мене…
Вполне вероятно, уважаемые читатели, что вы пока ещё сами не догадались, что же произошло со злостным хулиганом Пантелеймоном Зыкиным по прозвищу Пантя, так я вам с удовольствием и, честно говоря, с большой радостью объясню.
Помните, дед Игнатий Савельевич сделал для единственного внука специальную загородку – между четырёх кольев натянул верёвку? Ну, чтобы не в меру избалованный Герка мог тренироваться, готовиться быть живым экспонатом наравне со скелетом мамонта в областном краеведческом музее?
Так вот, привычно слоняясь по улицам, но уже не в надежде сделать кому-нибудь пакость или мерзость, а просто изнывая от безделья и одиночества, Пантя вспоминал и вспоминал, как весело провел он день, подглядывая за нашей троицей. Сейчас его и тянуло к ней, и он не сразу догадался, где её разыскать. И когда Пантя обнаружил ребят во дворе деда Игнатия Савельевича, то с интересом, хотя ничего толком и не понимая, стал подслушивать спор о каком-то многодневном походе.
И как вы помните, уважаемые читатели, тётя Ариадна Аркадьевна оборвала спор и быстрыми, решительными, почти солдатскими шагами не прошла, а промаршировала к калитке и резко толкнула её.
Калитка обо что-то стукнулась, раздался приглушенный писклявый вскрик, и послышался стремительно удалявшийся топот ног.
Обескураженная спором о походе, раздосадованная, рассерженная, разгневанная, растерянная, тётя Ариадна Аркадьевна ничего не заметила и уже не промаршировала, а медленно и устало, опираясь рукой о заборчик, прошла в свой дворик.
Пантя же, получив довольно крепкий удар по лбу калиткой, бросился бежать, в темноте налетел на верёвку, упал на спину, перевернулся, чтобы встать, и начал запутываться, выдернув к тому же колья… И чем сильнее и отчаяннее старался он выпутаться, тем крепче запутывался…
Тут и подошла эта милая Людмила. Тут Пантя и стал требовать, чтобы она освободила его, да ещё и угрожал:
– Ты мене… я тебе…
Она поинтересовалась возмущённо:
– А ты по-человечески попросить не можешь?
– Не! Не! – искренне признался Пантя. – Ухи оторвать тебе могу! И нос оторвать могу! Развяжи мене!
– Ну тогда и лежи! – рассердилась эта милая Людмила. – Пока на ТЕБЕ грузовик не наедет! Или трактор! А ещё лучше – бульдозер!
– Не! Не! Не-е-е-е… – таким жалобным голосом пропищал Пантя, что она сразу же пожалела его, но строгим тоном приказала:
– Повтори за мной: пожалуйста, развяжи меня.
– Ррррррррразвяжи мене!!!!!
– Не рррррррразвяжу я ТЕБЕ, – передразнила эта милая Людмила, – пока ты МЕНЕ не скажешь «пожалуйста»!

Пантя учащенно, испуганно и громко запыхтел, стараясь впервые в жизни выговорить абсолютно непривычное для него слово, и, когда пыхтение стало жалобным, тихим и беспомощным, он прошептал умоляюще:
– Развяжи мене… а я тебе… ничего не буду… ну развяжи мене… – И он сделал отчаяннейшую попытку произнести абсолютно непривычное для него слово: – Пжа… жла… ласта…
– Ну, молодец! – не то насмешливо, не то искренне похвалила эта милая Людмила, принялась распутывать верёвку, восторженно или насмешливо повторяя: – Молодец, молодец, просто молодчина! Конечно, «пожалуйста» – очень трудное слово. Недаром так нелегко приучить к нему детей. Но я с тобой позанимаюсь, и ты осилишь его.
Пантя уже стоял во весь рост, и ловкие Людмилины пальцы быстро освобождали его от веревки.
Даже и не знаю, уважаемые читатели, как мне передать необычайнейшие ощущения, которые сейчас испытывал злостный хулиган. Проще всего было бы сказать, что он ничегошеньки не понимал. Всего в жизни он привык добиваться угрозами, грубостью, наглостью, запугиваниями, жестокостью, а тут… какая-то махонькая – муха по сравнению с ним, верзилой! – девчонка заставила его просить, он ПОСЛУШАЛСЯ её, и она выполнила его просьбу из-за одного только слова. И уже во второй раз не испугалась его, которого все боялись.
– Вот ты и свободен. Забыла, как тебя звать?
Все ещё ничегошеньки не соображая, кроме того, что какая-то махонькая – муха по сравнению с ним, верзилой! – девчонка освободила его, и не из-за страха перед ним, а из-за одного только слова, Пантя от старания наинапряжённейше выговорил, почти с болью шевеля губами:
– Пжа… жла… ласта…
– Да просто пожалуйста! По-жа-луй-ста! – Эта милая Людмила громко и звонко рассмеялась. – Ничего, ничего, под моим непосредственным руководством научишься выговаривать и не менее, видимо, трудное для ТЕБЕ ещё одно слово – спасибо. Как тебя зовут?
– Пантя.
– Странное имя. Ни разу не слышала ничего подобного. Пан-тя. А ещё как тебя можно, звать?
– Пантя… лей.
– А-а-а, Пантелеймон! Роскошное имя! Редкое!
– Не, не! – отмахнулся Пантя. – Так мене только в милиции зовут.
– Значит, ты и в милиции побывал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107