Голгофа была тут, и его собственная судьба в данной обстановке не имела для него никакого значения. Ему было просто неприятно, что он уже предостаточно наглотался воды, что с каждым движением всё тяжелеет и тяяяяяЖеееееЛЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ и нисколечко не приблизился к Голгофе.
И, наконец, Пантя успел в последний раз схватить широко раскрытым ртом немного воздуха, очень много воды и …… погрузился……… Однако соображения он не потерял и под водой, хотя и медленно, хотя и неуверенно толкал, так сказать, самого себя в сторону берега. И когда Пантя практически уже мог начинать терять сознание, оно само к нему вернулось – он почувствовал, что стоит ногами на дне, быстро выпрямился, и голова его, а затем и он весь оказались над водой. Пантя долго и шумно отплевывался, отфыркивался и, простите, отсмаркивался, пока не услышал голос Голгофы:
– Зачем ты так неумно шутишь? Я решила, что ты утонул.
И только выбравшись на берег, и упав на траву, и кое-кое-как отдышавшись, Пантя с гордостью проговорил:
– Я и тонул. Только это ерунда.
– Немедленно снимай одежду! – прикрикнула Голгофа. – Иначе простудишься и заболеешь! Надо развести костёр!
Она вышла из воды в блестевшем голубом купальнике, с длинными распущенными голубыми волосами, высокая, тонкая, и Пантя, не понимая, отчего он застыдился и почему он восхитился, восторженно хмыкнул.
– Спички у тебя есть? – не унималась Голгофа. – Надо быстро разводить костёр! Иди, иди за спичками!
Сил у Панти было маловато, он всё ещё толком не отдышался, поэтому сначала сел, с удовольствием заговорил:
– Да сейчас, сейчас… Куда торопиться-то?.. Я и пряников принесу.
– Ну, а как там дела? Папа что делает?
– Там порядок. Всё нормально.
– А что посоветовала Людмилочка?
С этой милой Людмилой Пантя не виделся, посему пробурчал что-то бодрое, быстренько вскочил и побежал к шалашику, сразу начав соображать, как бы ему и так бы соврать, чтобы Голгофа поверила. О последствиях вранья он, естественно, не задумывался. Он даже и не считал враньем то, чего собирался сообщить Голгофе. Ему было важно, необходимо только одно – быть с ней и отправиться в поход к Дикому озеру, а то, что придётся сделать для этого, Пантя полагал абсолютно правильным, вернее, обязательным.
На отобранные у Герки деньги он купил пряников, хлеба, банку рыбных консервов, спичек. Дома в сарае он разыскал котелок, ложку и нож, выпросил у соседей соли в спичечном коробке.
А вообще сейчас всё вокруг представлялось ему настолько радостным, справедливым, единственно возможным, существующим только для него, что у Панти не было ни сомнений, ни опасений. Больше ему ничего не требовалось. А это ведь и называется счастьем.
Он вернулся на берег со стеклянной банкой, кульком пряников, коробком спичек и начал сооружать костёр.
Голгофа была в ярком цветном сарафане, вся какая-то здешняя, будто жила здесь давным-давно.
Выжав Пантину одежду, она развесила её на кустах, а ботинки устроила на колышках около костра. Пантя совсем успокоился и с большим блаженством смотрел, как Голгофа ест пряники, запивая водой из банки. А раньше, когда при нём ели другие, он завидовал и злился. Сейчас же он даже и позабыл, что сам голоден. Впервые в жизни он жил чужой радостью.
– Рассказывай, рассказывай, – напомнила Голгофа. – Что там происходит? Чего обо мне говорят? Что сказала Людмилочка? Что делает папа?
– Ты ешь, ешь, ешь! – попросил Пантя, когда она протянула ему пряники. – Машина у твоего отца… поломатая стала. В город он сегодня не поедет. О тебе ничего не говорят. Всё про машину ругаются… Людмила говорит… Тётка никуда её не пущает.
– Не пускает.
– Ну да… Я и говорю: не пускает… и не пущает тоже!
– Есть только слово «пускать»!
– Ладно, ладно, – с легкостью согласился Пантя, чувствуя, что рассказ получается у него таким, каким и надо. – А Людмила… привет тебе передавала!
– И больше ничего? – Голгофа насторожилась, даже перестала жевать, и Пантя моментально уловил это, на мгновение растерялся, но ответил как можно более радостно:
– Идите, сказала, идите! Машину будут чинить долго.
– Куда идти?
– Ну… хоть куда… только не туда, не к ним… там всё про машину ругаются… А мы… мы пойдём?
Голгофа приуныла и молчала. Пантя жевал пряники без всякого удовольствия.
– Ты не врёшь? – спросила Голгофа, но тут же сама себе ответила: – Впрочем, зачем тебе врать?.. Просто у меня испортилось настроение, но это, я думаю, ненадолго. Как я прекрасно искупалась! Наверное, я плавала больше часа и ни капельки не замёрзла. О многом я тут размышляла, многое вспомнила. И знаешь, ну вот нисколечко не жалею о своём поведении, хотя оно достойно и осуждения, и, конечно, наказания… Мне сейчас страшно представить, что я могла бы прожить жизнь без сегодняшнего дня! Пусть мне попадёт, пусть мне здорово попадёт! Это будет справедливо… И, главное, сегодня я всё! делаю САМА! Спасибо тебе, Пантя, за всё… А тебе дома не попадёт? Или ты отпросился?
Пантя собирался ответить беззаботно, а получилось у него и грустно, и даже немного жалобно:
– Мене… меня дома… отец у меня пьяница… а мачеха… она меня… – Он обреченно махнул рукой. – Я один живу… Да им хорошо, когда мене… меня дома нету…
– Да как же… да как же ты так живёшь?! Это же ужасно!
– Не, не! – весело возразил Пантя. – Живу! Кормят ведь… Ну, пошли в поход-то!
– Сейчас вот? Сразу?
– А то как! Только к вечеру и дойдем. А высохну я по дороге.
– Я не уверена, что мы имеем право уйти одни.
– Пошли, пошли, здорово будет! Там всё одно про машину ругаются… Айда!
И вскоре они уже радостно топали босиком по лесной дороге, ни о чем не заботясь, и, конечно, не подозревая о том, что есть на свете злостные хулиганы поопаснее Панти, и с ними вполне можно встретиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107