– Голос деда Игнатия Савельевича дрогнул. – Быть тебе в областном краеведческом музее экспонатом наравне со скелетом мамонта, раз нормального человека из тебя не получается! Будь здоров!
И он ушёл, яростно напевая: «Главное, ребята, тра-та-та-та!»
И Герка понял, что потерпел наиполнейшее поражение, то есть разгром.

ВОСЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА.
Дорогу осилит идущий

Пожалуй, лучше всех из участников многодневного похода чувствовал себя Кошмар. Он развалился на мягком дне огромной корзины, сверху обтянутой марлей. А нёс корзину Пантя. Кот, сытый-пресытый, довольный-предовольный, подремывал. Его приятно покачивало, и лишь когда Пантя менял руку, Кошмар просыпался, успевал сообразить, до чего же прекрасна жизнь, и снова задремывал.
Отличнейшее его настроение объяснялось не только тем, что он был обильно накормлен, ублаготворен и обласкан сверх всякой меры, но и тем, что рядом находился Пантя – такой же хулиган, такое же гонимое существо, как сам он, Кошмар. А если ко всему добавить присутствие здесь благодетельницы, то у него имелась полная возможность и блаженствовать, ничего не опасаясь, и возможность покапризничать, похулиганить, побезобразничать, но не очень, конечно.
Не подозревал Кошмар, с каким отвращением нёс его Пантя, вернее, уже почти Пантелей. Во-первых, кот с корзинкой – не такой уж лёгонький груз, во-вторых, кому он в многодневном походе нужен, безобразник, какой от него, хулигана хвостатого, толк?
Ну, а всё остальное было – лучше некуда! Пантя ни о чем не думал, ничего не загадывал, ничего не переживал– просто наслаждался. Временами он даже забывал, кого несёт в корзине, а тяжеленный рюкзак лишь придавал гордости: вот он, Пантя, нужный участник многодневного похода!
Однако у остальных участников похода настроение было неопределенным, радость в нём перемешалась с невесёлыми думами о Герке. Все жалели его и в то же время бранили его.
Шли молча.
Первой не выдержала тётя Ариадна Аркадьевна, остановилась и возмущённо заявила:
– Мы бессердечные люди! Мы самые обыкновенные эгоисты! Моя совесть лишает меня удовольствия от похода! Я не могу без большого стыда думать о том, как мы бросили бедного мальчика одного!
– Присядем, товарищи, – предложил дед Игнатий Савельевич. – Вот тут в тени и отдохнём.
– Я имела в виду не отдых, уважаемый сосед!
– А я, уважаемая соседушка, имею в виду именно отдых. Но можно и потолковать. Хотя проку от наших толкований не будет. Я лично иду и дойду туда, куда мы решили идти!
– Нам предстоит, товарищи, – строго произнесла эта милая Людмила, – выбрать командира похода, передать всю власть в его руки и слушаться его беспрекословно.
Иначе у нас будет много времени уходить на споры и ненужные обсуждения.
Все с удовольствием расположились в тени на опушке леса. Тётя Ариадна Аркадьевна осталась на дороге и оттуда крикнула жалобно:
– Ведь что получается! Нет, вы только подумайте, что же такое получается! Ведь получается, что к коту мы отнеслись более человечески, чем к мальчику!
– А! – громко и требовательно позвал дед Игнатий Савельевич. – Риадна Аркадьевна! Покиньте солнцепёк и пройдите в тень!
Когда уважаемая соседушка выполнила его предложение и опустилась на траву, конечно, рядом с корзиной, в которой блаженствовал её любимец-проходимец, эта милая Людмила заговорила:
– Командиром может быть выбран любой участник похода, который пользуется авторитетом, твёрд и принципиален, которого все согласны слушаться беспрекословно.
– Фактически организатор и командир похода у нас уже имеется, – сказал дед Игнатий Савельевич. – Кто за то, чтобы им официально утвердить Людмилушку, прошу голосовать. – И он первым выбросил вверх прямую правую руку.
Вслед за ним проголосовала Голгофа. Ну, а раз она подняла руку, Пантя проделал то же самое.
– Кто против?
Тётя Ариадна Аркадьевна даже не пошевелилась.
– Кто воздержался?
Не пошевелилась даже тётя Ариадна Аркадьевна, но сказала осуждающим тоном:
– И всё-таки печально. И весьма жестоко.
Дед Игнатий Савельевич бодро поднялся с места, встал по стойке «смирно» и торжественно объявил:
– Большинством голосов командиром похода выбрана Людмилушка. Какие будут приказания?
– Приказаний не будет, – глухо отозвалась эта милая Людмила. – Тётечка поставила перед нами очень серьёзный вопрос. И мы должны решить его. Что вы конкретно предлагаете, тётечка? Вернуться?
– Ничего подобного я не предлагала! – нервно ответила тётя Ариадна Аркадьевна. – Просто я беспокоюсь о судьбе брошенного нами мальчика! И считаю, что мы с вами плохие воспитатели, если не сумели на него воздействовать!
– Как – не сумели?! – поразился дед Игнатий Савельевич. – Откуда вам известно, уважаемая соседушка, что мы не сумели воздействовать на моего избалованного внука? Ещё ничего неизвестно. И не бросили мы его, а он сам отказался идти с нами. Не могли же мы его, как кота, нести в корзине!
– Извините… – пробормотала Голгофа смущенно, – но мне кажется… я убеждена… я уверена, что Герман будет с нами… Я не представляю, что он именно сделает… как поступит… но он придёт. – У неё вырвался очень тяжелый вздох. – А если он не придёт, значит, не было никакого смысла его уговаривать.
– Значит, он избалован окончательно, до безобразия, – спокойно заключила эта милая Людмила. – Значит, обычные воспитательные и перевоспитательные меры на него не действуют. А если бы мы уступили ему…
– Внук мой! – решительно перебил дед Игнатий Савельевич. – Я за него главный ответчик и главный виновник его безграничной избалованности. Принимай, Людмилушка, командование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107