Олег говорил истинную правду, и Валентин на него не обижался, однако постарался перевести разговор на другую тему, и неудачно.
– А как Рогов с женой живут? – спросил он и лишь тогда понял, что почти выдал себя.
Однако Олег ответил беззаботно:
– На грани развода.
Сначала Валентин не удивился и принял это сообщение как естественный результат событий – иначе и быть не могло. Сразу стало понятным и печальное состояние Ольги, и раздраженность Рогова. Но в следующее мгновение, представив себе положение Ольги, он оторопело пробормотал:
– Не может быть… А почему так бывает?
– Не знаю, – серьезно ответил Олег, – закон природы, должно быть. На Николая жалко смотреть. Он сам виноват. Она ведь давно ему изменяет.
Валентин так порывисто дернул Олега за рукав, что тот остановился и, ощупывая рукав, спросил удивленно:
– А я-то при чем?
К дому они подошли взбудораженные, и Лариса сразу это почувствовала.
– Не надо ссориться, – сказала она.
– Мы не ссорились, – ответил Олег, поглядывая на Валентина и вдруг расхохотался. – Да ты не влюблен в нее?
– Перестаньте! – Лариса топнула ногой, увидев искаженное гневом лицо Валентина. – Оба хороши!
– Ей богу, я тут ни при чем! – весело стал оправдываться Олег. – Я сделал предположение, что жена Рогова изменяла ему, а Лесной чуть не оторвал мне рукав. Тебе же пришивать придется…
Валентин молча вышел, схватил пальто и начал одеваться уже на крыльце. «Снова накатило», – равнодушно подумал он.
– Ты здесь? – услышал он голос Ларисы.
Она стояла рядом в накинутом на плечи пальто.
– Извини меня… – начал Валентин, но Лариса перебила:
– Как же так? Ведь ты совсем недавно приехал…
– Вот так, – тихо ответил Валентин. – Тебе я могу рассказать… Ты веришь, что можно любить долго… всю жизнь?
– Я-то верю, – печально протянула Лариса. – Я-то очень верю… И давно ты ее… знаешь?
– Не имеет значения. Мне надо уехать или… А я вбил себе в башку, что… Ты иди, замерзнешь.
– Чудеса… Я даже не знаю, что и говорить тебе…
– Говорить ничего не надо. Ты извинись за меня перед Олегом, а я… – Лариса понимающе кивнула, он поцеловал ей руку и пошел.
Как ни странно, но из разговора с Олегом и Ларисой он вынес на первый взгляд довольно необычное для него впечатление и сделал весьма холодный вывод.
Чувство к Ольге было ровным, устойчивым, почти без взлетов и падений. О своей неудачной любви он думал большей частью сдержанно, но в последнее время он несколько раз, что называется, сорвался.
Впервые Валентина рассердила его собственная несдержанность. Его беспокоило не то, что посторонние люди узнали о его тайне, а то, что он перестал владеть собой. Сначала Валентин не сдерживался в разговорах с начальством, считая это своеобразным геройством, теперь он разучился вообще сдерживаться.
Надо что-то предпринимать. Надо учиться держать себя в руках.
В общем номере гостиницы громко храпели уставшие за день командированные. Валентин сбросил пиджак и сел писать. Ему иногда удавалось увлечься работой даже в самые неприятные и тяжелые минуты жизни.
Первую фразу он написал, вторая не получилась… На грани развода… Грань развода… Валентин на все лады склонял эти слова, и ему было не по себе… Он осторожно прошелся по комнате, но снова сел, потому что половицы громко скрипели под ногами.
На грани развода… Он почувствовал себя маленьким, обиженным, несчастным. В таком состоянии нечего было и думать о работе. Он лег, зная, что уснет не скоро.
Встал он поздно, не успел позавтракать и прибежал в редакцию ровно в десять часов. Николай сообщил, что вчерашние информации поставлены в номер.
Злой на самого себя, на весь мир, Валентин начал писать. Всю злость он перенес на Копытова, продиктовавшего ему вчера основные положения будущей статьи. Нет, когда пишешь, о начальстве забывай, помни о тех, для кого пишешь. Укор читателя страшнее десяти редакторских выговоров.
Если ты твердо убежден, что настоящий журналист должен отличаться кристальной честностью, то пиши только правду. Если хочешь спать спокойно и смотреть людям в глаза, не пиши с оглядкой.
К вечеру Валентин отдал статью Николаю, а сам ушел обедать. Когда он вернулся, Николай сказал:
– Зайди к Сергею Ивановичу. Рукопись у него.
– Ты подписал ее? – тихо спросил Валентин. Николай обиженно насупился, пожевал губами и ответил с достоинством:
– Такие вопросы я не могу решать сам. Я обязан посоветоваться.
– Ну, а твое мнение?
Николай снял очки, подышал на них, протер платком, надел и проговорил:
– Я бы не возражал против опубликования, но с целым рядом существенных поправок. Я отнес материал не куда-нибудь, а к редактору. Иди к шефу, учти замечания, через неделю получишь гонорар.
Валентин промолчал и пошел к редактору.
Копытов показал ему на кресло и уткнулся в рукопись.
Лица редакторов обычно отличаются бесстрастностью. Трудно встретить редактора, который смеялся бы, читая фельетон, или хмурил брови, читая гневную критическую статью, которую ему предстоит подписать в набор. Все произведения редакторы читают с одинаковым – каменным выражением лица.
– Да-а, – протянул Копытов, положив на статью большие жилистые руки. – Два раза прочитал. Интересно, понимаешь ли.
– Правда? – обрадованно воскликнул Валентин.
– Ага, – сумрачно ответил Копытов, – я не об статье, я о тебе. Ты всегда так пишешь?
– Всегда… стараюсь…
– Плохо, – убежденно проговорил Копытов. – Ты ведь в газету пишешь. Понимаешь? Каждое слово обдумать надо. За слово-то ведь отвечать надо… Ерунда получилась. Не пойдет.
– Я не согласен с вами… – начал Валентин, но Копытов перебил обиженно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74