«Мой характер, – считала Лариса, – состоит из семидесяти пяти процентов воли и двадцати пяти процентов прочих качеств». В эту ночь она решила, что на всякий случай было бы неплохо иметь запас воли свыше нормы. На всякий случай.

* * *

На первый взгляд все произошло случайно. Действительно, встретил школьных приятелей, начали с кружки пива… Рядом оказалась Аллочка, прижалась к Олегу грудью, защебетала. Было довольно-таки противно.
Потом поехали на квартиру к одному из наиболее шумных юношей. По дороге Аллочка объяснилась Олегу в любви.
Словом, проснулся он часов в пять утра, сбросил с себя руку Аллочки и хлопнул дверью.
Он не смог оправдаться перед Ларисой, язык не повернулся. Выкрутиться было пара пустяков: сочинить что-нибудь правдоподобное, забыть и эту чертову Аллочку, и этих дураков в модных пиджаках.
И вдруг он почувствовал себя беспомощным. До сих пор Олег считал, что Лариса слепо обожает его, что он сам себе и ей хозяин. А увидел ее непокорной и сильной, вспомнил, что некоторое время назад размышлял о том, что будет, если Лариса разлюбит его. В это просто не верилось. «Ну, а если?» – спрашивал он себя, и сколько ни пытался уйти от ответа, думалось: он потеряет что-то очень для него важное, может быть, самое необходимое.
Трудно было открывать дверь в комнату, когда он вернулся домой. Он знал, что Лариса не спит, что сразу обо всем догадается. Если бы он застал ее рассерженной, заплаканной, растерянной, он упал бы ей в ноги и вымолил бы прощение.
Но он и сейчас не мог бы точно определить, что поразило его в Ларисе. Она стояла у окна, задумчивая, строгая, и он понял: прощения не будет. И сразу захотелось доказать, что надо простить, что он сам знает, что поступил мерзко.
Семь часов – значит отец уже проснулся, сидит за своим письменным столом. Мать готовит завтрак: отец рано начинает рабочий день.
Дверь открыл Филипп Владимирович, долго смотрел на сына, наклонив большелобую голову.
– Дежурил в типографии, – объяснил Олег, – не хотелось будить жену. Она охотница поспать.
И оттого, что отец молчал, Олегу стало не по себе, он торопливо разделся, прошел в комнату. Лидия Константиновна изменилась в лице, но успокоилась после первых же слов сына.
– Все это по меньшей мере странно, – задумчиво и холодно произнес Филипп Владимирович, когда сели за стол. – Ночное дежурство, спиртной запах…
– Я жалею, что пришел к вам! – сказал Олег. – Не верите, не надо. Нечего устраивать допрос.
– Так вот… – Филипп Владимирович швырнул салфетку на стол. – Допроса не будет. Но учти, Олег: если там что-нибудь произошло, я тебя в дом не пущу. Ни за что. Я всю жизнь прожил честно, чего бы мне это ни стоило.
– Ты выслушай сначала его! – возмущенно перебила Лидия Константиновна, погладив сына по голове. – Ты видишь, как он расстроен!
– Я давно заметил, – сурово продолжал Филипп Владимирович, – давно заметил, что ты…
– Выпей кофе, – умоляюще предложила Лидия Константиновна.
– В горле застрянет! – раздраженно ответил муж. – Кофе… Еще не хватало, чтобы мой сын…
– Я не понимаю, Филипп! – Лидия Константиновна всхлипнула. – Что тебе нужно? Чего ты от него хочешь?
– Ничего! – отрезал Филипп Владимирович. – Самую малую малость – не лгать! Ни отцу, ни жене!
Олег всегда побаивался отца. Занятый работой в клинике, подготовкой докторской диссертации, чтением лекций в институте, Филипп Владимирович редко вмешивался в жизнь сына, целиком доверив ее жене. И вот сейчас, будто спохватившись, он решил воздействовать на сына. Олег знал, что с отцом шутки плохи, но рядом была мать, и он не обратил на слова Филиппа Владимировича особенного внимания.
Перед уходом отец сказал:
– Ты понял меня? Повторять, надеюсь, не придется?
В редакции Олег с радостью узнал, что Лариса на работу не пришла и сообщил Полуярову, что она заболела: грипп, по всей вероятности.
И покраснел.
– Бывает, – неопределенным тоном отозвался Полуяров, – вылечим. Только бы осложнения не было.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

С утра у Валентина было плохое настроение. Началось с того, что он прочитал гранки своего очерка о свадьбе и почти в каждой строке обнаружил прикосновение руки Копытова. Потом подошла Маро, долго стояла у стола и проговорила словно между прочим:
– Ольга ушла. Одна живет. Она правильно сделала. Я бы убежала. Да.
А Николай ходил радостный, чего-то напевал за своим столом, пренебрежительно, с превосходством поглядывал в сторону Валентина.
Поздно вечером, когда Валентин уже собрался уходить из типографии, позвонил Полуяров и унылым голосом предложил:
– Зайди ко мне, обязательно, дело есть.
Зачем он понадобился Полуярову? Да еще в такое позднее время? Заглянув в кабинет ответственного секретаря, Валентин увидел Олега. Всем своим видом – усталым выражением лица, небрежной позой – он старался подчеркнуть, что оказался здесь против воли. Полуяров был в рубашке с засученными рукавами, без галстука, словно собирался драться.
– Вот папиросы, спички, форточка открыта, курите, сколько душе угодно, – тяжело произнес Полуяров, прошелся по кабинету, видимо, не решаясь начать разговор. – Олег, заранее извиняюсь. Чтобы избежать кривотолков, буду выражать свои мысли прямо.
Олег закурил.
– Я предлагаю вам, – неестественно громко продолжал Полуяров, – искренне, ничего не скрывая, по душам поговорить о том, какими качествами должен обладать журналист.
– Советский журналист, надо полагать? – насмешливо спросил Олег. – Увольте меня от теории. Я есть хочу.
– Теорию мы сейчас же применим на практике. И я хочу есть. И ты, Валентин, наверное не откажешься закусить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74