Невыносимо — ну, правда, Егор, — так долго, так безнадежно — жить без тебя. И — какое счастье знать, что ты есть. У меня есть ты. И я люблю тебя.
Я всегда боюсь, что ты вот уберешь меня от себя — и насовсем. Так страшно! Сразу — небо низкое, облокотившееся на крыши соседних пятиэтажных домов. Тяжелое, вязкое — в таком небе — не полетаешь, рукой не взмахнешь. И в голову всякое лезет! И воображение так услужливо подсовывает мне меня в самом дурацком свете! Нелепом, действительно, чучельно-недвижном, омертвевшем. Улыбнись мне, а? Я совсем тебя люблю. Ты — умница, ты сильный, все у тебя будет хорошо, только — пусть и я у тебя буду, ладно? И давай меня ты въяве увидишь, ая-тебя, а? Ну давай, Егорушка?
Нет, Егор, в такую мечту и поверить-то не могу: ты — рядом, и не надо на часы смотреть, и не надо себя виноватой чувствовать за то, что еще пять, еще десять минут около тебя задержалась. Прижаться к твоей руке и знать: и сегодня, и завтра, и еще послезавтра это будет. И ты будешь всегда. Я, наверное, в это никогда не поверю. Так не бывает. Я бы сказала, что такое не перенести — можно сойти с ума, но не уверена, можно ли в применении ко мне такое сказать. Я люблю тебя, Егор. Люблю и все.
Ты не сердись на меня. Я не виновата, что я тебя люблю. Это ты — такой, ты сам такой, что я не могу тебя любить чуть-чуть. Я не виновата, что атомы во мне так расположены, это они организовали эту дурацкую мою направленность на тебя. А что я поделаю — не кубики ведь, не перестроишь. Вот плесни мне в душу бензином, подожги — все выгорит, отболит — и начнется сначала. Я очень тебя люблю.
А вообще — так кто-нибудь еще живет? Там, где было сердце (кстати, как оно у тебя?), все саднит. Постоянное состояние тревоги. Ясное осознание безысходности, безнадежности. Всегдашняя тяга к тебе. И это — уживается во мне с ликующим состоянием: у меня есть ты (ты у меня есть — и это не моя фантазия), и я — счастливейший человек, и чем больше я тебя открываю — тем больше я тебя люблю, ценю, уважаю и т. д.
Я думаю — если бы не сблизились и еще год, и два, и пять — это бы ничего не изменило в моем к тебе отношении. Потому что-чтобы ты ни придумал для меня, даже самое-пресамое, мне уже ничего не страшно: пусть будет и новое, и неожиданное, но я «старым» в общем-то, к моему «новому» подготовлена. И какой бы ты стороной ни поворачивался — я только острее чувствую, как люблю тебя. Боже мой, Егорушка, и до чего же я счастливый человек! Я тебя «восстанавливаю» из твоих нескольких предложений на работе: по пунктиру — и счастливо улыбаюсь — все никак не привыкну, а времени-то второй год пошел!
Ты улыбнулся мне в четверг, а сегодня — суббота, а я все улыбаюсь, и мне — так спокойно! Да нет, это — не ровно-гладко, мне такое — не свойственно. Но — не тревожно. А еще знаешь, что? Вот ты как-то сказал: «Если Бог даст». А он ведь, собственно, ко мне очень даже добр. Ведь подтолкнул меня — к тебе! Куда уж больше! Я тебя люблю.
Ты не думай, я не привыкла к тому, что — люблю тебя, я это ощущаю постоянно, физически — и всею собою, и — конкретно сердцем, и — душою, которую я чувствую как совершенно осязаемое, не как дух. Иначе, откуда бы постоянное ощущение этой «пронзенности», раны — насквозь. Что изменилось, так это реже теперь восторженное состояние, когда — захлестнет пронзительное счастье от понимания: я люблю тебя. Бывает, что и улыбаюсь, и где-нибудь на улице твержу тебе, себе — про это. Что говорить- то? У меня привычный жест: правая рука — вперед и чуть вверх — дотронуться до твоей щеки. Это еще куда ни шло. А в эти дни я все время чувствую, как бьется твое сердце, потому что ты же — рядышком, и твоя грудь совсем- совсем плотно прижимается к моей. Как больно! Как сладко! Я очень тебя люблю. И во мне постоянно такое порочное да не желание — необходимость! — лицом, губами припасть поочередно к каждой твоей частичке, от головы до пальцев ног. Так — лсиву. Смысл, понимаешь ли, жизни — в этом. Смешно, ага? Аж до слез.
ОТ АЛЕВТИНЫ — ЕГОРУ
Письмо только на литературные темы, с комментариями, с вводными эпиграфами, с прозой, стихами и с романсами, сочиненными корреспондентом самостоятельно и посвященными адресату
Эпиграфы
«Иногда хочется кричать, да хорошее воспитание не позволяет».
(«Путешествие дилетантов»)

«Встретив бритоголового, не проси одолжить у него прическу».
(вьетнамская пословица)

«Пес хотел немножко кушать, потому что был живой».
(А. Иванов)

Проза
Читая В. Сидорова «Семь дней в Гималаях»:
«В борьбе с самим собой еще никто и никогда не обретал спасения. Ибо идут вперед только утверждая, но не отрицая».
Ну да! Я с собой и не борюсь, ага!
«…ломай вырастающие перегородки условного между тобой и людьми. Надо открыть все лучшее в себе и пройти в храм сердца другого. В себе найти цветок любви и бросать его под ноги тому, с кем говоришь».
Вообще-то у меня сердце постоянно болит из-за тебя. И эти всякие ситуации — для меня — вовсе не главное: пришло — уйдет.
«…Не тот любит, кто несет свой долг чести и верности. Но тот, кто живет и дышит именно потому, что любит и радуется, и иначе не может».
Так что — мои письма уже в Индии читали? И В. Сидорову передали?
«…Как только ты почувствуешь, что сердце твое живет в моем и мое — в твоем, что рука твоя — в моей руке, ты уже и думать не будешь о самообладании как о самоцели. Ты будешь его вырабатывать, чтобы всегда быть готовым выполнить возложенную на тебя задачу. И времени думать о себе у тебя не будет. Если ты живешь в полном самообладании, ты всегда держишься за мою руку. И все твои дела — от самых простых и до самых сложных — я разделяю с тобой».
Я могу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132