– Бертран, – начала Тереза.
– Хорошо, хорошо, – проворчал Бертран. – Я поеду и освобожу ее, хотя власти будут считать меня полным дураком и гадать, чем она нас держит.
Жан Поль пристально смотрел на Бертрана, и в его глазах мелькнула насмешка.
– Твои доводы, брат, справедливы, – пробормотал он, – но ведь так было всегда, не так ли?
– Помолчи, Жан, – прервала его Тереза, – тебе нельзя утомляться.
Сейчас он чувствовал себя гораздо лучше и крепче, но очень хотелось спать. Было так приятно погрузиться в сон, зная, что это сон, а не забытье, слыша, как их голоса становятся жужжанием пчел, шепотом ветра… Он долго спал глубоким сном. А когда проснулся, почувствовал себя ужасно голодным. И это тоже был хороший признак, потому что он ощутил желание поесть в первый раз с того момента, когда Жерве ла Муат выстрелил в него.
Тереза сидела у постели и кормила его горячим супом. У него было чувство, что с каждой ложкой в тело возвращается жизнь. Приятно было ощущать себя живым, вновь владеть всеми чувствами, хотя рана все еще чертовски болела.
В комнату вошел Бертран Морен.
– Она на свободе, – без предисловий объявил он.
– Отлично, – произнес Жан и удивился силе своего голоса. – Бесконечно благодарен тебе, брат мой…
– Можешь не благодарить, – отозвался Бертран. – Я ничего не сделал. Когда я приехал, ее там уже не было. Я остановился около ее дома. Я… я чувствовал, что приличия требуют, чтобы мы принесли ей извинения. Ее уже не было. Мне сказали, что она уехала из деревни…
– Бертран, – спросила Тереза, – но если не ты ее освободил, то каким образом…
В лице Бертрана произошла перемена. Сначала у него зарделся подбородок, потом краска поползла выше, пока не достигла ушей. Они также залились румянцем. Жан мог видеть, как они – почти горят.
– Э… э… один большой вельможа, – забормотал Бертран, – приказал… Похоже, он питает какой-то интерес к этой проститутке…
Жан Поль взглянул на брата. Он долго смотрел на него. Потом захохотал. Это было слабое подобие его обычно сочного баритонального смеха. Теперь раздавался сухой, скрипучий смех, и все они скорее видели, что он хохочет, нежели слышали. Но выглядело это ужасно. Бертран не мог этого вынести. Он повернулся на каблуках и, демонстрируя остатки достоинства, вышел из комнаты.
Лицо Терезы побелело.
– Жан, – прошептала она, – ты думаешь… Но этого не может быть! Жерве уехал из Сен-Жюля больше недели назад…
Жан затих. Он дотянулся и похлопал ее по руке.
– Ничего я не думаю, сестренка, – тихо сказал он. – Думать – это опасное занятие. Легко может довести человека до сумасшествия.
Но еще долго после того, как она ушла в свою строгую девичью комнату, чтобы там окончательно справиться со своим беспокойством, Жан лежал неподвижно, уставившись в потолок.
“Итак, – с горечью думал он, – господин Граверо, опять я вижу вашу руку. И всегда с этим вашим дьявольским везеньем вы наносите удар в нужный момент – как раз после того, как мои драгоценные родственники еще раз продемонстрировали беспримерную глупость Маренов. Господи Боже, как много в жизни связано с этими четырьмя маленькими буквами, составляющими слово “если ”… Если бы Тереза поздоровалась с ней по-доброму. Если бы Бертран и отец не стали демонстрировать силу и власть. Если бы пуля пролетела мимо или попала бы точно в цель…”
В соседней комнате Терезе почудилось, будто до нее доносится смех Жана. Но то, что она слышала, не было смехом.
Как ни странно, но после этого эпизода его выздоровление пошло быстрее. Аббат Грегуар утверждал, что это чудо.
– Я насмотрелся, – говорил он, – как люди умирали и от более легких ран. Бог отметил тебя своей печатью, сын мой. Предназначил тебя для больших дел…
– Бог, – насмешливо спрашивал Жан, – или сатана? Кто из них, добрый отец? Я не верю в чудеса! Говорят, дьявол заботится о своих…
И тем не менее это было чудо, которого ни аббат Грегуар, ни Жан Поль Марен не понимали. Было что-то сверхъестественное в том, что воля человека оказывалась сильнее слабости его плоти и сила поставленной человеком перед собой цели преобладала, вне зависимости от того, добрая это была цель или злая.
Цель же, которую преследовал Жан Поль, была совершенно определенной. Он просто хотел убить графа де Граверо.
Он выжидал две недели, чтобы быть уверенным в своих силах. Для полного выздоровления такого срока было явно недостаточно, но ненависть подгоняла его. Ночью он оделся и прошел к конюшне, вооружившись пистолетами, кинжалом и саблей. Он не разрабатывал никакого плана, но разнообразное оружие, которое он брал с собой, могло пригодиться в любых обстоятельствах. Кроме оружия, он взял с собой булку хлеба, флягу с вином и сыр. Он оседлал Роланда, своего гнедого жеребца, и поехал прочь от Виллы Морен.
К концу следующего дня он добрался до замка Граверо. Хотя до вечера было еще далеко, в большом зале было шумно. Кавалеры со своими дамами выходили и возвращались обратно, и графская стража только салютовала им.
Жан Поль знал, что с наступлением ночи пройти в замок будет значительно труднее. Он посмотрел на свою одежду. Даже если бы вокруг шеи у него было повязано знамя, оно не так привлекло бы внимание стражи, как его скромное одеяние. В кругах гордых и богатых торговцев, представителей третьего сословия, ничто не вызывало такого раздражения, как законы, предписывающие им одеваться только в коричневое, черное и серое, в то время как знать наряжалась во все цвета радуги. Тонкая, аристократическая внешность Жан Поля выдержала бы испытание, но никак не его добротный костюм из черного сукна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127