.. О, я понимаю – Жерве! Не говори мне, что ты до сих пор ревнуешь! Это такое ребячество, мой Жанно…
– Не называй меня “мой Жанно”, – сказал Жан. – Я уже давно перестал быть твоим…
– Разве? Сомневаюсь. Каждый мужчина, который когда-нибудь принадлежал мне, остается моим навсегда – если я хочу его. И даже если я его не хочу, он в сердце своем остается моим. Мне стоит только поманить, Жанно, – правда ведь?
– Ведьма! – выругался Жанно.
Она запрокинула назад голову и весело рассмеялась.
– Какой же ты смешной! – выговорила она сквозь смех. – Даже с этим вызывающим ужас лицом ты все равно смешной…
– Ты так не думала когда-то, – сказал Жан.
– Я была ребенком. Я ничего не знала о жизни – или о мужчинах…
– А теперь знаешь? – проворчал Жан.
Она откинулась на спинку стула, спокойно улыбаясь.
– Да, – сказала она. – Теперь знаю.
Жан смотрел на нее и думал: “Ты всегда была настоящей женщиной, Люсьена, но сейчас ты стала чем-то еще большим, ты превратилась в зрелого человека. Когда ты была моложе, ты была очень сложной личностью, в твоих взглядах все было запутано. Тебя и до сих пор порой так же трудно понять, как и в юные годы, но ты преодолела свою сложность, подчинив ее воле, научившись ею управлять, чтобы сознательно стать совершенно понятной, прямой, открытой. Это страшная вещь – твоя прямота. Опасная вещь. Ибо ты вынуждена жить в запутанном мире, и единственное, что этот мир делает с такими прямыми, как ты, – убивает их… – Он слегка улыбнулся, стараясь заглянуть ей в глаза. – Думаю, ты обнаружила, что единственные непростительные грехи – слабость и глупость. Я тоже знаю это, но не верю. В этом разница между нами – ты веришь. И из-за этого своего неверия я запутался в мире, в котором живу, в то время как твоя прямота и твоя сила ставят тебя выше, и это должно уничтожить тебя. Это произойдет, моя сладкая, – потому что глупые и слабые всегда уничтожают прямых и сильных, уничтожают простым численным преимуществом”.
– О чем ты думаешь? – спросила Люсьена.
– Ты стала очень открытой, – ответил Жан.
– Ах, вот оно что! – произнесла Люсьена. И потом добавила: – Открытой, да, но не нараспашку. Например, ты не знаешь, о чем я сейчас думаю.
Жан улыбнулся. Он уже вновь обрел присутствие духа.
– Мне все равно, – сказал он. – Совершенно безразлично.
– Лжец! – засмеялась Люсьена.
Жан Поль пожал плечами.
– Поступай, как знаешь, – сказал он.
– А я всегда поступала так, как хотела, – ответила Люсьена, и Жан ей поверил.
– Когда я тебя еще увижу? – спросила она. Скорее, это было утверждение.
Жан обдумывал этот мнимый вопрос. Он хотел сказать “нет”, она никогда больше его не увидит, но знал, что она на это только улыбнется и воспримет его ответ как проявление трусости. А сказать “да” означает подбросить горючего в костер ее тщеславия, которое вовсе и не тщеславие, а часть ее прямоты. “Это ведь не тщеславие, – подумал Жан, – верить, что ты можешь обвести большинство мужчин вокруг своего мизинчика, если ты отлично знаешь из своего долгого опыта, что действительно можешь”.
– Если захочешь, – сказал он, и нотка безразличия в его голосе прозвучала так, как надо, – без нажима, без грубости и театральщины. Он сдержался, чтобы не прикрыть рукой притворный зевок. “Она, – решил он, – в тот же миг разгадает меня. Она прямая, – о, да, очень прямая…”
– Захочу, – улыбнулась Люсьена. – Но не сегодня вечером. Сегодня придет Жерве. Может быть, послезавтра?
Жан встал. Шрам блестел на его лице. Он понял, что после Жерве ла Муата он больше всего ненавидит эту женщину. Она многое может сделать с ним, и он ненавидел ее. Неразлучные двойники, с горечью подумал он, ненависть и любовь.
– Я, – произнес он, проклиная себя за неловкость, с которой он это выразил, – буду занят всю неделю. Ты ведь выступаешь в Опере? Я оставлю тебе записку за кулисами…
Но она его не слушала. Она смотрела мимо него, и теплая, радостная улыбка осветила ее лицо.
– Жерве! – смеясь, воскликнула она. – Я не ждала тебя так скоро!
– Я так и понял, – улыбнулся граф де Граверо. – А, Марен, мой достойный политический противник. Ну да, вы ведь знакомы друг с другом?
– Довольно хорошо, – отозвалась Люсьена. – Хорошо, что ты появился. Месье Марен собирался покинуть меня и оставить в одиночестве.
Теперь Жан держал себя в руках. Он даже сумел унять дрожь в пальцах.
– И тем не менее, – сказал он бесстрастно, – боюсь, вынужден буду задержать господина графа. Не надолго – только на то время, чтобы обменяться картелями. Полагаю, утомительная процедура нанесения пощечины не обязательна между двумя старыми знакомыми…
– Жан, – вмешалась Люсьена, – не будь круглым идиотом. Не хочу, чтобы из-за меня ты пытался перепрыгнуть через собственную голову. Ты буржуа, как и я. Разве ты учился фехтовать?
– Нет, – мрачно ответил Жан, – но это не имеет значения. Даже рискуя выглядеть неучтивым, вынужден сообщить вам, мадемуазель, что вовсе не собираюсь драться из-за вас. Не могу представить себе такого стечения обстоятельств, которое заставит меня пошевелить хотя бы пальцем ради вас. Господин граф де Граверо прекрасно знает, почему я вызываю его…
На лице Жерве отразилось полное недоумение.
– Простите меня, месье Марен, – сказал он, – я не знаю… действительно не знаю.
Жан посмотрел на него и потряс головой, словно для того чтобы прочистить мозги.
– Хотите сказать мне, что, когда вы уехали из замка Граверо, бросив его окруженным толпой крестьян, вы не знали, что они сожгут его дотла?
В глазах ла Муата мелькнул ужас.
– Они сожгли замок? – прошептал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127