Соко проповедовал такие спартанские ценности, как суровость, самодисциплина и готовность встретить смерть, обществу, которое в своей повседневной жизни все меньше и меньше нуждалось в подобных вещах. Призывать самураев вести себя по-самурайски под стенами Осака было естественно. В 1690 г., когда они задолжали ростовщикам и клевали носом над кипами деловых бумаг, такой призыв был анахронизмом.
Соко был достаточно мудр, чтобы понять, что для выживания самурайского сословия все эти воинские доблести следует приспособить к условиям мирного времени. Его убеждения не ограничивались верой в военную дисциплину. Он искренне верил в необходимость пробуждения и перерождения самурайского духа, если правящий класс Японии действительно готов стать тем интеллектуальным и моральным лидером, в котором так нуждалась страна. «В своем сердце, – писал Соко, – самурай привержен миру, но вовне он держит свое оружие наготове». Те самураи, которые не осознают своей высокой миссии, должны перейти в одно из низших сословий, заняться ремеслом и торговлей. Для Соко первым заветом самурая было «познай самого себя».
В сочинениях Соко мы встречаем одно из первых изложений того, что впоследствии получило известность под именем буси-до, или «путь воина» – термин, не менее известный западному читателю, чем слово «самурай». Следующий отрывок также должен показаться читателю знакомым: Корея была покорена, замок ее правителя вынужден был сдаться. Японские военные ставки были учреждены в чужих землях, а слава японского оружия возобладала над четырьмя морями с древнейших времен до нынешнего дня. Наша доблесть в бою внушала страх иноземцам. Что до вторжений извне, то иноземцам никогда не удавалось завоевать нас, захватить или заставить уступить часть нашей земли. В самом деле, ведь в изготовлении доспехов для человека и коня, в создании мечей и копий и в умении с ними обращаться и, наконец, в военном искусстве, в стратегии и тактике ни одна страна не может сравниться с нами. Разве в пределах четырех морей мы не превосходим всех доблестью?
Читатель пусть сам судит, с учетом событий на Симабара, доспехов, покрытых рельефными украшениями, и жадных ростовщиков, содержит ли этот отрывок достоверную оценку боеспособности японской армии на 1670 г. Тем не менее это великолепный пример того, как пышно мог расцвести самурайский дух, когда его не сдерживала досадная необходимость время от времени выигрывать реальные сражения. Что касается «кодекса воина», или «пути воина», – можно, конечно, возразить, что в XVI веке какой-то воинский кодекс должен был существовать, хотя бы просто для выживания. Однако нельзя научиться воевать по учебнику, и создание воинского кодекса отложили до мирных дней Эдо. Лучшее изложение воинского кодекса в XVI веке сделал Цукухара Бокудэн, великий мастер и преподаватель искусства меча. Он просто заметил, что «воин, не знающий своего дела, подобен кошке, не умеющей ловить крыс». Иными словами, чтобы следовать путем воина, надо быть воином, вот и все. Читатель вспомнит, что завещание, которое Ходзё Соун оставил своему сыну, заканчивается словами: «В литературе и в военном искусстве следует совершенствоваться постоянно... Грамота – это левая рука, а военное дело – правая. Ни тем, ни другим не следует пренебрегать».
В уютной обстановке эпохи Эдо кабинетные самураи (или «самураи соломенных циновок», что ближе к истине) смогли, наконец, заняться перечислением доблестей идеального воина. Это и есть то буси-до, которое мы знаем. Основной упор делается на таких достоинствах, как храбрость, честность, верность, умеренность, стоицизм и сыновняя почтительность. Насколько же все это присутствует в действительной истории самураев?
О храбрости говорить не приходится. Их мужество и презрение к смерти не может не впечатлять. Как замечено в случае с Тории Сунъэмоном при Нагасино, наивысшего уважения заслуживает столь выдающаяся храбрость, что ей не могут не восхищаться как друзья, так и враги. Примеры настоящей трусости крайне редки. Похоже, что самурайская традиция кончать самоубийством ради спасения чести стоила Японии многих хороших военачальников, которые в противном случае могли бы дожить до следующего сражения и взять реванш. Поучительным примером здесь может служить адмирал Ли Сунсин, которого подвергли немилости, пытали, бросили в тюрьму, поскольку его победы во время первой корейской войны вызвали зависть его коллеги Вон-Гюна. Будь Ли японским адмиралом, он несомненно покончил бы с собой, а Ли вынес весь этот позор и вернулся, чтобы снова воевать с японцами в 1598 г.
Самоубийство никогда не представлялось легким выходом из затруднительного положения и часто было весьма драматичным. Мы уже встречали множество поразительных случаев, однако автору трудно удержаться, чтобы не упомянуть один из самых экстравагантных примеров самоубийства в японской истории. Оно было совершено полулегендарным, по всей очевидности, самураем по имени Того Сигэтика, который потерпел неудачу при штурме вражеской крепости. В отчаянии он велел похоронить себя заживо, в полном вооружении, верхом на коне и при этом клялся отомстить врагам с того света.
Верность и честность – наиболее трудноуловимые доблести; первая, очевидно, оказалась в числе самых первых военных потерь. Совет Мори Мотонари не доверять никому, в особенности родственникам, достаточно полно характеризует период Сэнгоку, век, породивший такой образец самурайской доблести, как Ходзё Соун. И в самом деле, в то время, когда боевой дух достиг своего апогея, верность оказалась наименее распространенной из добродетелей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108