Вычеркнем
его, хотя нет, погодим, еще пригодится.
Ее адрес (абсурд, да и только)
пригодился не скоро - в лето
7515 (2007) Стояло знамение Бычье.
Я ознаменовал начало тысячелетья
монархическим переворотом.
Сверху мне строго-настрого
запретили писать этот поэм,
но я жду наказанье за не-послушанье
и пишу: зачлись мне заслуги
перед отчизной! n-августа
Совет девяти во дворце Мариинском
проголосовал единогласно -
величали меня отцом отечества -
вот подхалимы,..(неразб.) плеты -
а также: утверждением и столпом,
палицей и пищалью. Триумф мой!
Державу и скипетр дали,
лавром оцеловали - нелепица,
cock-and-bull, на александрийской стелле
высекли Demetrius Deo Sancto .
Теперь я шишка, важнее чем бей,
Нечто на троне. День первый -
(n+1)-августа труден был.
На стогнах толпы скандировали:
Vivat! Империя умерла!
Империя бессмертна! Ура!
А верзила-юрод вопил на Сенной:
Мишура, мишура государя!
Ярмарка,ярмарка тирании!
Сей, просевай, решето террора!
Верные мне полки нац. гвардии -
Рождественский, Воздвижальный
Масленичный и Обручальный
к утру выбили дивизию оппозиции
из ресторана Застолье (piggery) -
ставки всех тайных обществ.
Ребята мои, громилы, перестарались -
вставили себе челюсти из брюквы
и главаря повстанцев Г.Д-го
кочергами из угла в угол гоняя
закусали беднягу до смерти.
Поторопились до разбирательства
трибунала. Жаль, незаконно. Но по заслугам
сам доигрался. Как бикфордов
пламенны были реформы
мои! Фантазируйте далее, фанфары!
Над Петербургом встала звезда
новой (да, угадали) Эллады!
Под флагштоками на марсовом поле
приказ мой поставить две-три фаланги
колес иксиона - чтобы в них
бунтовщики и гос.изменники
колесовались - будущим в назиданье.
К пасквилянтам и недовольным
наведывалась кодла моих
бирючей-тяжелоатлетов,
и гоплит дел заплечных
зачитывал статут за печатями семью
и вносили мехи с вином
критским, хиосским, лемносским
и опаивали подсудимого
до сме-, сме-, сме-
Сварливиц и печальниц
по заветам Зевса повешивали
на фонарях в переулках фонарных,
а к ножке - по наковаленке-гантеле
весом 12.5 кг - вот потеха,
и висят, свеженькие, как шутихи.
На сенате ( его воскресил я)
повесили мраморную доску моей судьбы
и восседал я будто аль-рашид
нет, сам соломон - разбирая
ералаш сутяжничества, в бордовой
ермолке и оксамитовом полукафтанье,
весь из себя надут, как аэростат,
а глаз-ватерпас - правосудье! -
Рабовладелец всех ведомств,
и воеводств, и стратегий.
Сам черт ногу сломит -
кто здесь избран и извещен,
а от званных приказал я окутать
музеи непроницаемой сеткой из
стекловаты - вроде маскхалата,
а книгохранилища сосредоточить
в бункерах, облицованных
изразцами нержавейки -
туда не проникнет непосвященный.
Тут бы мне и разочароваться -
Да ведь очарован и не был.
Кареглазый я к(о)роль(ик)?,
к(о)рол(ь)ик.
And the den nam d Horror held a man
Chain d hand and foot; round his neck an
iron band, bound to the impregnable wall.
William Blake The French revolution
Я и раскаялся, макбет в миниатюре,
у камелька одинок, не до лакомств -
месяц уже шевелились в углу
акваланги-кошмары -
хороводы святого витта
водили утопленные ин vino
или ин aqua-нево.
И двинулся на меня шуваловский лес,
как повстанцев орава,
и стволы винтовок на взводе...
Сам я на взводе, не ждал
жакерию так скоро, мой канцлер
божился, что с/ц/ветоносит
страна как дендрарий.
Осадили мою резиденцию -
бывш. михайловский замок -
и построились в каре гусеничные
бтр-бармалеи и броне-драконы.
У меня на глазах мои регалии,
эмблемы и древа генеалогий - в огонь,
а пепелище мостили щебнем.
В замке моем готовили смесь зажигательну,
подтаскивали мешки желатина,
кипящу смолу варили,
бомбы в картонки паковали,
но понял я - паника и у нас,
и бацилла бунта шурум-бурум -
не ровен час и...
Когда забубнила канонада, и
Порх! - запыхали пистоны,
и запетушились петарды,
выбрался я анфиладой подземной
и очутился - что это, случайность?
у тучкова моста и бежал
по линии первой к большому проспекту.
Три звонка. Отворила Лелла -
и отвернулась. Не снизошла -
ушла в другую. Я как на духу,
tete-a-tete - (вот идиотск. оборот)
выпалил все о... Она сдунула пыль с
этажерки, мне кивнула:
Ты для меня теперь ничего не
значишь, так давай, переодевайся,
да поторапливайся .
Я опешил, попятился было,
но смекнул что-к-чему, бросил ей
свой камзольчик из камки
да камилавк из синей сахарной
бумаги, она мне - домотканную
хламиду, шевелюру шпильками закрепила,
вышла такая февронья - загляденье -
краше не было ни на руси, ни возле.
Так спасла меня, как витовта литовка
И ворвались к ней, со штыками
наперевес. И услышал я крик ее,
три бемоля, щемящий. Эй, вы, шпильманы,
страдивариусы страданья,
хоть на небесах присягните,
что в этих звуках зиянья
замуровано не у - ,
не - мир-,
не - анье, а
смиренье. Сумеешь ли так, балагур,
когда на тебя напялят,
словно корсет,
воздуси не-вещества.
И освищут. Прошиб меня
долговечный пот. И векшей
я поспешил скрыться в Польше - в 96 г.
она стала пятнадцатой провинцией
империи, вновь оперившейся
из химеры в гриффона,
после буффонады девяностых.
В Кракове, на Флорианской
я наткнулся на караул,
и лейтенант артиллерий,
ветеран войн n-летних,
сперва уговаривал куртуазно:
1 2 3