«Атлантида» чуть накренилась и замерла в ожидании, уже подхваченная краем полярного цунами. Сутки назад где-то там, далеко на севере, в океан выплеснулась чудовищная масса растаявшей полярной шапки; огромный корабль шел вверх, легко и плавно, словно игрушка в ладони великана.
Новая последовательность крупных планов — расширенные глаза, напряженные лица. Люди застыли в благоговейном ужасе.
— А как они отсюда выберутся? — Сам того не желая, чиновник заразился волнением давно умерших персонажей давно окончившегося спектакля. — Они что, не хотят спастись?
— Конечно, нет.
— Так что же, они хотят умереть?
— Конечно, нет.
Изображение задрожало, слегка поплыло, а затем человеческая плоть превратилась в металл. Некий фокусник трансформировал «Атлантиду» в кошмарный корабль мертвецов. В «Летучего голландца» со штатной командой из скелетов — и с атомными двигателями.
— Двойников изобрели на Миранде, — гордо сообщила Мариво. — Мы это сделали первыми.
Скелеты снова оделись плотью.
Над морем повисло тяжелое, гнетущее спокойствие. Зеркальная, без единой морщинки поверхность воды натянулась до предела; чудовищный вал закрыл полнеба — и все еще продолжал расти. Штиль закончился, подул резкий, пронзительный ветер.
Еще несколько томительных, звенящих от напряжения минут, и вал подкатился под «Атлантиду», вскинул ее на свой гребень; следом за валом двигалась сплошная, от горизонта до горизонта, стена белой, безумной ярости — полосовой шквал. Члены экипажа стали инстинктивно двигаться друг к другу, сбиваться в маленькие кучки.
Глаза Гого возбужденно сверкали. Она закусила губу, откинула с лица прядь растрепавшейся косички, решительно шагнула к Андерхиллу, попыталась его обнять.
Андерхилл резко отстранился. Брезгливый взгляд тралмастера говорил красноречивее всяких слов:
— Ты всего лишь женщина.
Шквал ударил «Атлантиду» в борт, палуба наклонилась, а затем и вовсе исчезла с экрана.
Мариво мечтательно вздохнула, Гогетта сжала руку сестры, отпустила и стала хлопать в ладоши. Мариво последовала ее примеру.
В какой-то там далекой студии актеры поднялись с потертых кожаных кушеток и раскланялись.
Лицо Мариво стало холодной, бесстрастной маской. Дом, сестра, камин — все это заплыло дымкой, растворилось.
— Первые трупы выкинуло на берег через неделю.
— Что?
— С радиационными ожогами. Мы думали, что понимаем туземцев, — и ошиблись. Мы не знали, что трансформация затрагивает химизм их мозга. А может — просто психологию. Так или иначе, но предупредительные сигналы, отгонявшие их от передатчиков, не подействовали. Туземцы жались к башням, и не просто к башням, а прямо к реакторам.
Безумие, самоубийство. Возможно, излучение стимулировало их половой инстинкт. Или просто хотели погреться. Спросить не у кого.
Мариво зажмурилась и всхлипнула.
— И ведь мы ничего не могли сделать — ровно ничего. Грозы, ураганы, — о том, чтобы пробиться к башням, не было и речи. А вот передачи пробивались. И мы не могли их выключить — конструкторам и в голову не пришло, что такое вдруг потребуется. И все время, пока туземцы умирали, передатчики транслировали их мучения на все побережье. Ну и что, казалось бы, страшного, не хочешь — не подключайся. Но это было вроде как сломанный зуб во рту — язык все время его ощущает. Боль притягивает, гипнотизирует, и своя боль, и чужая. Лично я их слушала.
На Континент обрушилась волна горя и тоски, мощная и неудержимая, как Великий прилив. Только что жизнь была яркой и прекрасной, прошел день, другой, и она стала серой, бессмысленной. Прежде мы были народом оптимистичным, уверенным в себе, а теперь… мы потеряли перспективу, веру в будущее. Некоторые из нас находили в себе силы не слушать, но им передавалось настроение окружающих.
Если бы не сестра, я, пожалуй, умерла бы с голоду. Она кормила меня с ложечки, насильно, целую неделю. Она разбила мои серьги, заставила меня вернуться к жизни. Но я почти разучилась смеяться. Некоторые люди умерли. Другие сошли с ума. Мы стыдились смотреть друг другу в глаза. Когда внепланетные власти решили отобрать у нас науку — то немногое, что от нее осталось, — мы почти не протестовали. Сами виноваты, так какие могут быть возражения? Расцвет нашей технологии окончился, наступила долгая холодная зима.
Мариво умолкла, за эти немногие минуты ее лицо побледнело и осунулось. Чиновник щелкнул тумблером.
К столику подошел псоглавый официант:
— Вы кончили, сэр?
— Да, — кивнул чиновник.
Псоглавый взял аппарат, поклонился и ушел.
Чиновник допил пиво, откинулся на спинку стула и оглядел зал. За соседним столиком обедали три двойника. Они с полной серьезностью исполняли сложную, бессмысленную пантомиму — пили из никому не видимых стаканов, подцепляли вилками невидимую пищу, вытирали салфетками отсутствующие рты. Зрелище забавное и немного печальное. Затем чиновник поймал на себе взгляд одного из двойников, стоявших у балюстрады.
Двойник поклонился и подсел к столу. В первые мгновения чиновник не мог вспомнить, где же он видел это морщинистое лицо, острые, внимательные глаза. Однако школьные уроки эйдетики не прошли даром….
— Вы лавочник, — счастливо улыбнулся он. — Из Лайтфута. И вас зовут… Пуф, так ведь?
— Так, так, конечно, так. — В ухмылке старика было что-то не совсем нормальное, почти безумное. — Хотите, наверное, спросить, как я вас здесь нашел?
— Как вы меня здесь нашли?
— А я за вами следил. Проследил вас до Коббс-Крика. Перескочил оттуда в Клей-Бэнк, а вас там нет и не было. Я тогда назад, в Коббс-Крик, а там говорят, вы недавно уехали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86