«Послушай, спутник!» сказал лев...И я задумался: «спутник» от слова «путать»? И очутился в саду.А какой это был сад – какой это садовник придумал. И мне страшно захотелось пить. А передо мной колодец, стоит только повернуть колесо. И я верчу. Но с поднявшейся водой вспыхивает огонь. И я видел, как вода заливает огонь, а огонь слизнул воду.Я верчу колесо: льется вода: вода и огонь. И злая мысль ползет мне в сердце:«Ты покинула меня». Великан Бег его так быстр, подогнуты колена, квадратом шея, трубою хвост, а голова – мышь: конь бежит, мышь бегает. Наскочил конь на быка. А бык не простой – рогом – серпами под небеса, сзади насиженная желтая клеенка, квелые ноги.Я протянул было руку к засиженному хвосту погладить, но бык и конь сцепились. Белая и желтая ромашка запорошила поле. От быка клочья, но рога конь не сшиб: торчат.Крутя квадратом, бежал белый конь, мышь впереди бежит – светляки, мигая, ей светят путь.«Очередь за мной!»Я приготовился на съедение коню, а попал на болото.Золотые клочья по ватному парчевому одеялу. Бескрылые черные птицы бледной тоской черничек. И два серебряные серпа маятником по осеннему небу. Прислушиваюсь: вот закукует кукушка – моя, часы с кукушкой.И одна из птиц, клювом говорит, показывая на руки:«Вылови лягушек, выполи водоросль, проберись через осоку, тогда пробьет твой час».«А сколько часов?»«8 – 4 – 2...»«Сущность вещей число! «Сущность вещей число» – один из постулатов мистического учения пифагорейцев. См. также коммент. к «пифагорейскому» сну «Чучело».

» и, повторяя «8 – 4 – 2», вхожу в озеро и, сквозь тину, иду.Грозя зеленой дубинкой, навстречу великан.«Быка я не тронул, конь меня не съел, но теперь мне конец».Великан высоко поднял руки и, ухватя серпы, уходит в землю. Ни рук, ни ног, одна голова из земли. А над головой маятником серпы, как и раньше, два рога.И кукует кукушка.Я считаю: 12.И из озера выходят: их семеро, суровые, и сухи, крепки и белы – рыбья кость. Костяными тисками они окружили великана – его голову.«Тебе за это вычтут там, из вечности».И услышав себе приговор, вся моя память запылала. Пепельные мыши сверляками взблеснули в глазах.«Ты в душу мою вошла, и я похороню тебя вместе с собой!»И голова великана ушла под землю. Бескрылый Палкой в спину – и тащусь домой. По-заячьи не прыгнешь. Но мысль не выбить никакой палкой. Заботы и тревога, встречи и слова ни к чему. Хочу все знать, а как люблю тебя, я знаю. Но почему ж такой сумрак?«Земли под твоими ногами мало», шипом он из стены отвечает: я его не вижу, а он меня слышит.Я обернулся. За моими плечами стена. И чувствую, как подымает, и это не стена, не серое, а синее небо в глазах.«С крыльями земли не надо, говорит он глазами: глаза его звезды, посмотри!»Я нагнулся.И вся-то земля подо мной.Так вот в чем дело: вера – крылья, а между нами нет веры, и вот почему сумраком задавлена моя бескрылая любовь. Зеленая заря Он живет между одеялами: голубым и алым. На мне еще сверх голубого: вишневое – на него все любуются и брусничное – в мои тревожные ночи на нем точила свои белые острые зубки усатая мышь.Голубое и алое, знаю, с вами я никогда не замерзну. Потому он и выбрал себе это самое теплое местечко.И все-таки, это он гнет мою спину, выговаривая, что я замерзну. И случится это так просто и незаметно, как осенний Чайковский вечер переунывывает в ночь – и в ту последнюю ночь во мне все зазвучит – мой последний человеческий взлет.Но я не хочу и не верю, что так будет и не может не быть. И во мне подымается весь мой упор. И сам подымаюсь.Ни голубого, ни вишен, ни мышки и только белое, и на белом одно алое. И из алого торчат заячьи уши.Я нагнулся над зайцем.А это оказался вовсе не заяц, а заячьими ушами горят глаза: зеленоватый свет разгорается.Он ничего не говорил, ни о чем меня не спрашивал – он только смотрит. И его зеленое волной катилось из, зеленью налитых, сияющих глаз.И я поднимаю руку, обороняясь – моя глазатая рука глубоко дышит.Все подсердечные тайники моей души освещены.И он читает:«Без тебя и дня не могу прожить».Зеленые волны паутинными нитями вились и, завиваясь, кружили – плывут. И прямо в глаза мне не осенние паутинки, а ежиные иглы вливают свои студеные жала. Отравленный болью, вдруг я чувствую неизбежное – мой конец – и все во мне поет.И в глазах не белое, не алое – моя не алая зеленая заря. На луну Квартира в пять комнат. Две заперты – «мебели не хватило». Другие две, не меньше концертного зала «Лютеции», обои розовые, местами, от сырости, оторвались, висят серые куски. И третья, одна только и запирается, и к ней длинный коридор, уставлен буфетами.Вхожу без стуку.«Зачем, говорю, вам пять комнат?»«Когда большая квартира, виновато отвечает Блок Блок – один из постоянных «персонажей» ремизовских сновидений. О сложных прижизненных отношениях между двумя писателями см.: Переписка с А. М. Ремизовым (1905–1920). Вступ. ст. 3. Г. Минц; Публ. и коммент. А. П. Юловой. – Лит. наследство. М., 1981. Т. 92. Кн. 2. С. 63–142.

, из кухни ничего не слышно».«Да мне хоть бы десять, только ни к чему».Комната больше тех двух розовых: на одном конце говоришь, на другом не слышно. Синие обои, лепные украшения на потолке: птицы, гады, травы. В полстены буфет: с одного конца цельный, с другого двухъярусный, набит книгами и птичьим пером.«Неразрезанные, показывает на книги Блок, а это рояль, беспримесный, абсолютный звук».Рояль пепельно-зеленый, привинчен к стене, ножками не касается пола.«А как же играть?»«Лунными руками».И появляется весь в белом, синие глаза, похож на Блока, но губы тонко сжаты. Сел за рояль и не сводя с меня глаз, будто читая с моего лица ноты, начал играть, пальцы розовые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25