не выдержав давления, скрученный в
спираль крючок болтался размашисто, как ошалевший маятник.
Изогнутый дверной проем открыл глазам Веры нутро сортира, где среди
досок и жердей из провала торчали плечи и белесая голова Сталены. Они
встретились взглядами - палач и жертва, поменявшиеся местами, как бы
напоминая: мир устроен что песочные часы, всему на свете по прихоти случая
предопределено оказаться то внизу, то наверху.
- Помоги мне, - сдавленно, с опаской и как-то скованно обратилась к
Вере охранница, уже наполовину поглощенная пустотой и потому страшащаяся
звуком или движением ускорить падение.
Теперь это была настоящая просьба: смирение, кротость, покорность
судьбе, робкая надежда присутствовали в ней, как и страх получить отказ.
- Ой, что ты, подруга! - по-деревенски махнула на нее ладошкой Вера.
- У тебя автомат, а я страсть как оружия боюсь. Да ты сама, сама... Ты ж
говорила: своими руками!.. Вот и действуй. За автомат уцепись, а от меня
какая подмога?
- Помоги мне! - как бы не слыша, не замечая, уже почти шепотом с
мольбой твердила Сталена, обездвижив себя до полного окостенения - даже
дышать боялась; и все же мелкими, едва заметными толчками она
соскальзывала вниз. - Не хочу!
- Понятное дело, кто ж хочет... Я, что ль, хотела лезть сюда к вам?
Или другие хотели? Да вы не спросили нас, потащили. А теперь, что ж...
тебя спрашивать? Не дождешься, сука яловая! Да ты вспомни, как ты
измывалась над нами. Вспомни, вспомни, моль холощеная! Ты нас что ни день
смертью стращала. Вспомнила? Ну как, сладко тебе?
Из обломков на нее смотрели круглые от ужаса глаза. С отчетливой,
ясной, жесткой определенностью охранница поняла, что на помощь ей
рассчитывать не приходится: никто ей не поможет - никто!
Она умолкла, глаза ее расширились еще больше; не двигаясь, она
смотрела с тоской из нужника, как больное животное из норы. Можно было
подумать, что она там укрылась среди обломков - спряталась, затаилась в
надежде отсидеться и переждать.
И такая она была бессловесная, сникшая, безответная, что казалось, и
пожалеть можно. Видно, Вера сама испугалась этой мимолетной жалости и
отмахнулась от нее, озлобилась, взъярила себя, чтобы не поддаться
естественному движению души.
- Сгинь, тварь! - сказала она, ожесточаясь.
И тотчас, будто слово ее обрело силу, скворечник с грохотом осел,
сложился плоско, стал грудой досок; настил окончательно разъехался, а
помост вместе с досками, жердями и охранницей обрушился вниз, в густую,
пузырящуюся, зловонную жижу, куда долго еще сыпались мелкие обломки,
гвозди, древесная пыль и труха.
Вера вернулась в строй, где ее с нетерпением и жгучим интересом
ждали. Джуди не понимала, о чем украдкой, но живо, без умолку
перебрасываются словами пленницы, но было заметно, как любопытство
катается по строю из конца в конец.
Все вдруг запросились у охранника в туалет, никто не мог дотерпеть до
казармы. Охранник разрешил, а сам остался у входа в штрек; побега он не
опасался - тупик, деться некуда.
Строй распался, пленницы толпой стояли у развалин сортира, могло
сдаться, что скворечник подвергся налету вражеской авиации.
- Ну ты, мать, как бульдозер, - похвалила подругу Маша, а Вера
засмущалась и отнекивалась стыдливо:
- Да что вы, что вы, он сам...
Узницы перешучивались, посмеивались, гомон стоял над толпой, как на
рынке в базарный день. Замордованные, затравленные, изнуренные непосильным
трудом, они давно не испытывали такой легкомысленной смешливости. Можно
было решить, что им посулили скорую свободу, и они с легким сердцем,
бездумно поверили в нее.
Но постепенно веселые голоса потухли, смех угас, вокруг установилась
привычная подземная тишина. Среди беззвучия они услышали под обломками
глухой утробный нечеловеческий вой, сопровождаемый тяжелым вязким плеском.
Иногда вой обрывался, и сдавленный прерывистый голос приносил снизу, будто
из могилы, одно слово:
- Помогите!
Мертвая тишина висела над толпой, никто слова не проронил.
- Надо ей помочь, - неожиданно предложила Джуди.
Она сказала это по-английски, но все поняли, даже те, кто не знал
языка.
- Сбрендила? - повернулась к ней Вера. - Не тебя ли она больше всех
мордовала? Мало тебе? Еще хочешь?
- Мы должны ей помочь, - повторила Джуди по-английски и добавила
по-русски. - Помогать.
- Это с какой же стати?! - возмутился кто-то в толпе. - Уж тогда она
нас точно к стенке своими руками!
- Ты сумасшедшая! - объявила Маша американке.
- Я не есть крейзи, - отказалась по-русски от диагноза Джуди и
продолжала по-английски.
Она говорила, что это большой грех, она не может допустить, чтобы
человека утопили в дерьме.
- Кто человек?! - рассердилась Вера. - Где человек?! Она человек?!
Голос из-под земли все реже просил о помощи. И вой слабел и
прорезался иногда жалобным скулением; понятно было, что охранница теряет
последние силы.
- Любой человек, даже очень плохой, есть живая душа. Бог говорит: не
убивай! Мы не имеем права лишать человека жизни, - сказала Джуди и
прибавила по-русски, чтобы ее поняли. - Это не есть христус.
- Какого черта?! - взорвалась одна из пленниц. - Что вы, американцы,
всюду лезете со своими порядками?! Здесь Россия, понятно?! Здесь все
можно!
- Мы должны ей помочь, - твердила свое Джуди, и никто не мог ее
переубедить.
Все это время Маша молчала, пребывала в задумчивости, и похоже,
прислушивалась к голосам, которые звучали где-то вдали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117