За минувшие
дни она пришлась ему по нраву: мы все - соловьи и слабы на внимание, стоит
кому-то выслушать нашу трель, и готово, берите нас голыми руками.
И как трудно, как тошно расставаться с иллюзиями, но приходится,
приходится, что делать. "Нарвался", - думал Першин, испытывая горечь
утраты.
Да, знакомство было приятным, но, к сожалению, коротким. Он не
охотник до генеральских дочерей, не рвется к полезным знакомствам.
- Я слушаю, продолжайте, - напомнила она как ни в чем не бывало.
Но было поздно. Трубы уже сыграли тревогу, с цепным лязгом взмыл
вверх подъемный мост, наглухо захлопнулись створки ворот, и дозорные на
сторожевых башнях пристально обозревали местность.
- Хватит на сегодня, - с легкой усмешкой отказался Першин. - Я и так
наговорил вам много обидного.
- С чего вы взяли?! - как будто с искренним и похоже, с неподдельным
недоумением воззрилась она на него.
- Думаю, вам не очень приятно это слушать...
- Почему? Вы ведь сказали то, что хотели?
- Сказал...
- Тогда в чем дело?
А и впрямь - в чем? Как объяснить ей, что не тот она собеседник, не о
том они толкуют? Ах, как славно все началось: гусарский шик, кавалерийская
атака, гарнизонный флирт!.. Жаль, жаль. Как обманчива внешность: неужто
такие веселые дерзкие ножки уживаются с интересом к чужим горестям?
Полноте, барышня, поищите развлечения в другом месте.
- Что-то я сегодня притомился. - Першин устало вытянулся на кровати.
- Что стряслось? - спросила она строго, и даже металл почудился ему в
ее голосе.
Да, надо отдать ей должное, присутствовало в ней что-то жесткое,
какая-то несовместимая с внешностью твердость, словно в характере у нее
было добиваться своего.
Ладно, будет, иди отсюда, беги в свои генеральские дома, на свои
генеральские дачи, ешь свои генеральские пайки, флиртуй с генеральскими
сыновьями. И не смотри так, здесь не подают.
- Может, я для вас недостаточно глупа? - спросила она с едкой
презрительной усмешкой. - Вам чего-нибудь попроще?
О, хороший вопрос! Видно, задело за живое, но голова явно на месте и
присутствует в ней живая мысль. Для генеральской дочери и при такой
внешности излишний груз. Да, кажется, обременили барышню извилины -
большой порок, большой...
Она явилась на другой день злая-презлая, явилась - не запылилась,
злость так и светилась в ее глазах. Конечно, обращение задело ее за живое,
но понять можно: кому по нраву, когда тебя отвергают?
Она вся была, как натянутый шелк, - тронь, посыпятся искры, но вместе
со злостью угадывалась решимость: что-то гимнастка надумала и не
собиралась отступать. В злости она была загляденье: собранная,
сосредоточенная, но и на взводе, словно идет чемпионат и ей вот-вот на
помост. Впрочем, мастер спорта как-никак. И мысль в глазах, даром что
генеральская дочь.
- Вот что, - сказала она вздорно и с нарочитым капризом. - Ваши
отношения с генералами - это ваше личное дело, меня это не касается. И не
впутывайте меня, я здесь ни при чем. А практику мне не срывайте, у нас
зачет на носу.
И была права, он признал, крыть оказалось нечем. К тому же еще на
заре эпохи один большой знаток изрек: "Сын за отца не ответчик". Дочь,
надо думать, тоже.
При всем своем кокетстве и насмешливости Лиза обладала холодным
трезвым умом. Першин потом не раз убеждался, как она умеет настоять на
своем: если ей надо было, она не отступала, добивалась настойчиво, пока не
достигала цели. Трудно было предположить в хрупкой грациозной девушке
такую волю и такую решимость.
Они беседовали каждый день, но палата была на троих - чужие уши,
любопытные взгляды; они стали посиживать в укромных углах. Она таскала ему
передачи, подкармливала с домашнего стола, и Першин не сопротивлялся,
съедал, потому что госпиталь - он госпиталь и есть: для десантника хватит
лишь не умереть от голода.
Поначалу его часто навещали мать и отец. Им это было невподым, ехали
через весь город, отпрашивались с работы. Вскоре они поняли, что сын в
надежных руках, пропасть ему не дадут, и отступились, доверили ей, а сами
приезжали по выходным, после рынка.
Лизе нравилось его кормить, она сидела рядом и смотрела, как он ест.
Его аппетит завораживал ее, повергал в немое восхищение. Давно известно,
что ничто так не влюбляет женщину, как возможность накормить: предмет
заботы неизбежно становится любимым.
Аппетит Першина сразил ее окончательно. Иногда его разбирал стыд за
свою беспринципность - жирует на генеральских харчах, но Лиза опровергла
его в два счета:
- Это входит в лечебный процесс, - заявила она решительно и даже
прошантажировала слегка. - Если ты не пойдешь на поправку, я не получу
зачет.
Она в момент отбила у него охоту голодать по политическим мотивам,
из-за неприязни к генералам, тем более, что сами генералы ели не
задумываясь.
Зачет она сдала. Першин вместе с ней трясся в коридоре у дверей
профессорского кабинета, вполголоса бубнил угрозы: если ей не поставят
зачет, он покажет в натуре, что такое действия штурмовой группы при
контакте с противником.

...тоннель впереди изгибался плавной дугой и исчезал за поворотом. На
плане каждый тоннель напоминал дерево: коридоры уходили в разные стороны,
как ветки от ствола, и снова ветвились, проследить их до конца было
трудно. Вместе с проводником Першин прошел один из коридоров, увешанный
кабельными кронштейнами и пучками проводов, время от времени коридор менял
направление, потолок снижался, приходилось нагибаться, но они продолжали
движение, пока не уткнулись в решетку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117