Все так
же точно в срок подъезжали продуктовые фургоны с разносолами, все так же
тихие услужливые горничные каждые три дня перестилали хрустящее свежее
белье, все так же бдила охрана, так же стригли газон, и все так же
изобретательные повара угождали на любой вкус. И все так же сверкающие
лимузины привозили и увозили сытых уверенных людей.
...Вход в шахту они обложили двумя группами. Решетка в нарушение
инструкции была открыта: то ли кто-то открыл ее, то ли обычное
разгильдяйство - не закрыли при последнем осмотре.
На высоте человеческого роста в боковой стене зияло большое черное
отверстие, устье воздушного канала. Добраться туда можно было по железному
трапу и мостику, Першин взял с собой проводника и одну из пятерок, вторая
пятерка осталась внизу и рассредоточилась, охраняя подступы.
Стараясь не шуметь, они забрались в канал, крались, пригнувшись,
выставив автоматы перед собой. Света в канале не было, пришлось включить
ручные фонари: яркие лучи осветили грязный бетонный пол, округлые своды,
голые в разводах и потеках стены и какие-то трубы, вентили, муфты,
задвижки, редукторы...
Сильные фонари с трудом пробивали кромешный мрак. В глубине канала
обнаружились герметичные двери с ручным и гидравлическим приводом, в
случае нужды они отрезали поступление воздуха с поверхности.
Система запоров в метро была хорошо продумана: все шахты, коллекторы
и станции могли быть мгновенно изолированы, в каждом тоннеле стояли
огромные герметичные ворота, способные наглухо его перекрыть, станционные
переходы имели особые металлические задвижки с резиновыми прокладками,
чтобы отрезать одну часть станции от другой.
Канал уходил далеко в сторону от тоннеля, конца не было. Вздумай
кто-нибудь атаковать их, в канале было как нельзя удобно: горящие в
темноте фонари - отличная мишень.
Канал привел их в закрытую, похожую на бетонный мешок, камеру, и
казалось, все, тупик, дальше нет пути. Першин поводил фонарем и неожиданно
увидел неприметную железную дверь, за которой посвистывал ветер. Проводник
не успел предупредить, Першин рванул дверь и ужаснулся: под ногами
открылась пустота.

4
Проводника отбирали с особым тщанием: одни выглядели совсем дряхлыми,
другие ничего не знали о тайных ходах и сооружениях, третьи смертельно
боялись хоть на шаг приблизиться к секретным объектам компартии и
госбезопасности - им даже страшно было подумать об этом.
"Несчастные люди", думал Першин, разглядывая робких пожилых людей,
которые по давней выучке опасались сказать лишнее слово.
Десятки лет лживые проповедники вколачивали им в головы, что главное
- это будущее, и надо напрячь силы, вот она, желанная цель - рукой подать.
И они трудились, как муравьи, забыв себя, возводили общий муравейник, в
котором лучше всего жилось бездельникам-поводырям, а желанная цель уходила
все дальше, становилась зыбкой, размытой, невесть чем. Те, кто их звал и
понукал, разумеется, жили припеваючи, как все лживые пророки, во все
времена.
Мастер Поляков работал в метро пятьдесят с лишним лет. Выглядел он
довольно бодро, хорошо знал и помнил систему ходов и коммуникаций. Першин
отметил его среди прочих кандидатов, но не определил, на ком остановить
выбор.
Они сидели в конторе дистанции, на стене невнятно талдычило радио,
как вдруг Поляков выругался, поморщился брезгливо и лицо его скривилось от
досады.
- Ты чего, дед? - удивился Першин.
- Ничего, - мрачно отрезал старик. - Языком трепать все мастера.
Першин восстановил в памяти последние слова из динамика: какой-то
функционер компартии настырно толковал о социалистическом выборе.
- По-моему, речь о социализме идет, - лукаво глянул Першин.
- Какой, к хрену, социализм?! О кормушке своей печется! Непонятно,
что ли? Мозги пудрит, бездельник. Работать не хочет.
- Что-то я не возьму в толк... Объясни, пожалуйста, - попросил
Першин.
- Да что объяснять?! Ребенку понятно. Социализм - это что, знаешь?
- Что? - прикинулся непонятливым Першин.
- Распределение! Одни работают, производят, а другие распределяют.
Кто распределяет, тот все имеет. Потому как при кормушке состоит. Сами
себя пристроили. Удобно, верно? Ни черта ни делаешь, а все есть. Вот они и
гнут свое. Криком кричат: кормите нас! Понял?
- Понял. Доходчиво изложил.
В молодости Поляков воевал и всю свою жизнь гнул спину, работал под
землей, но ничего не нажил, только и хватало, чтобы не умереть с голода да
тело прикрыть. Но он хоть понимал суть происходящего, другие были
убеждены, что так и должно быть, это и есть их добровольный выбор и
судьба.
Да, старик все точно определил: все разговоры о коммунизме на самом
деле были отчаянным воплем нахлебников: кормите нас! Лиши их кормушки, и
все, конец. Потому и стояли они насмерть, и не было на свете такой крови и
такого мора, на который они не пошли бы, чтобы отстоять кормушку.

...глянув вниз, Першин невольно отпрянул: под ногами открылась
бездонная пропасть.
- Ствол, - подсказал за спиной старик Поляков.
Шахтный ствол выглядел, как широкий круглый колодец, выложенный
чугунными кольцами. Першин посветил фонарем вниз, ему стало жутко от
высоты: свет не достиг дна шахты.
В пролет выступали площадки из прутьев, соединенные железной
лестницей, которая сверху вниз тянулась по всему стволу. Першин отрядил
парные патрули вверх и вниз, их ботинки часто застучали по перекладинам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117