Чтобы не обнаружить себя, нельзя трогаться с места, пока досконально не
изучишь обстановку, сигнализацию, систему блокировки, маршрут движения,
способы защиты и отступления. Не менее важна под землей интуиция, умение
поймать в себе чувство опасности и чужого присутствия; о грозящей
опасности иногда получаешь подсказку на уровне подсознания.
Если нет повода для беспокойства, улучишь момент, да и метнешься по
тоннелю или боковой сбойке, нырнешь в устье воздушного канала, в силовой
коллектор, где все стены увешаны кронштейнами с кабелями высокого
напряжения, в запутанную систему перекачки, в скрученные улиткой или
спиралью бетонные ходы, которые могут привести неизвестно куда.
Кое-кто растревожил меня рассказами об автоматических самонаводящихся
пулеметах типа "Сова", об электронных ловушках, но мне везло, Бог миловал,
я с ними не сталкивался. Правда, часто попадались приборы, напоминающие
газоанализатор или иной датчик, видел телевизионные камеры, но обошлось:
техника всегда работала у нас плохо, что для России и не новость вовсе. На
это я и уповал, а иначе и соваться было нечего.
И шаг за шагом, год за годом, тайком от всех я кропотливо, как пчела,
по крохам собирал материал, и ни одна живая душа - никто! - не знал об
этой стороне моей жизни. Кроме жены, разумеется.
Обычно я уходил в ночь. Каждый раз жена провожала меня, как в
последний раз. Потому что, не вернись я утром, было бы неизвестно даже,
где меня искать. Исчез - как в воду канул. И разумеется, большого
энтузиазма это у жены не вызывало - ни энтузиазма, ни одобрения, ни
поощрения. Однако поделать ни она, ни я ничего не могли: автор - человек
подневольный, он пленник своих сюжетов. Мой роман к тому времени уже
объявил мобилизацию и прислал мне повестку: деться от призыва было некуда.
А дезертировать или уклоняться от риска я не привык.
И постепенно, постепенно, с каждым спуском, словно таинственный
Китеж-град, открывалась под землей другая Москва - параллельный город,
зеркальное отражение. Там, внизу, на глубине, существовали другие мы, наше
отражение: перевернутый мир, перевернутое существование... Семьдесят с
лишним лет мы вели подземную жизнь в отраженном нижнем мире.
Едва я понял, о чем роман, сюжет покатился сам собой со скоростью
курьерского поезда. Это был роман о нас, пленниках сумасбродной идеи
всеобщего счастья, загнавшей нас ради этого счастья под землю.
Десятки лет мы обитали там, во тьме, без всякой надежды выбраться на
поверхность и потому ненавидящие ее, готовые сражаться с ней, чтобы вслед
за нами все человечество оказалось внизу и подобно нам во имя пустых химер
влачило бы там жалкое существование.
Не только в сборе материала, но и в работе над текстом неоценимую
услугу мне оказал изрядный опыт, приобретенный в Министерстве обороны. Я
помню многих своих пациентов. Летчиков из особых секретных эскадрилий,
летающих над чужой территорией. Командный состав атомных подводных лодок,
которые многие месяцы дежурили под водой на стратегических ядерных точках
у берегов Америки, туда они ходили подо льдом через Северный полюс.
Помню профессионала-разведчика, который впервые за много лет попал на
родину.
Офицеры, связанные с подземными объектами, редко бывали на солнце, и,
хотя для профилактики их облучали ртутно-кварцевыми лампами, дозы
природного ультрафиолета оставались низкими, что препятствовало
образованию меланина, красящего пигмента. Эти пациенты отличались особой
бледностью, глаза и волосы их выглядели блеклыми.
Два-три раза я наблюдал альбиносов с полным отсутствием меланина. Они
обращали на себя внимание белыми волосами, необычайно бледной кожей, но
главное - дьявольскими глазами: красный зрачок, горящий взгляд... Правда,
в этом не было никакой мистики, просто сквозь прозрачную из-за отсутствия
красящего пигмента радужную оболочку виднелось глазное дно, кровеносные
сосуды.
Глаза альбиносов - зрелище не для слабонервных. В ярко красных
зрачках казалось, полыхают безумие и ненависть, к тому же глаза светились
в темноте, как у животных, и отдавали жутью - увидишь, кровь стынет в
жилах.
Альбиносами я населил подземную Москву, историческую и современную,
секретные бункеры.
Меня частенько пытают, почему я спускался один? Признаюсь: я вообще
индивидуалист. Так устроен. Коллективизм мне не свойственен. И, как
говорится, никогда не снился. Автор - должность монаршья, трон редко
делят. И хотя есть удачные примеры парного сочинительства, меня так и
подмывает осведомиться: кто из вас думает, а кто пером водит? Вдвоем, на
мой взгляд, лучше дрова пилить.
Следует, вероятно, учесть, что по зодиаку я - Лев, по восточному
знаку - Кот. Звери весьма самостоятельные, гуляют сами по себе.
Как я уже говорил в молодости я был боксером. Это вам не команда, где
можно уповать на партнера. И хотя боксеры поднимаются на ринг вдвоем,
каждый из них одинок: они соперники. Помню это мучительное одиночество в
переполненном зале, когда поверх перчаток смотришь сопернику в глаза. Да,
на ринг выходят, чтобы победить, ничьей в боксе не бывает, на ринге каждый
одинок.
Мне приходилось играть в команде - футбол, ручной мяч, но и там я
подыскал себе подходящее место: в воротах! И когда я бродяжничал, когда
скитался с рюкзаком и спальным мешком, ходил всегда один: больше народу
мне в дороге не вынести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117