- В любой армии есть службы, отвечающие за моральную подготовку и
боевой дух.
- Правильно. Но там специалисты, психологи... Наши политработники
понятия об этом не имеют.
- В каждой армии свои особенности. Нам нужны политработники.
- Но тогда каждая партия захочет иметь в армии своих политработников.
- Исторически сложилось так, что воспитательную работу в армии ведут
коммунисты. Я думаю, нет смысла ломать традиции.
- Это мнение заинтересованного лица. Вы не можете сказать: да,
правильно, мы не нужны. По правде сказать, я не могу представить себе
здорового мужчину, или, как говорят, мужика, у которого руки-ноги на
месте, голова в порядке, а в графе "профессия" записано: инструктор по
агитации и пропаганде.
Разговор напоминал бокс: обмениваясь ударами, соперники кружили по
рингу, уклонялись, ныряли, делали ложные выпады, готовя тяжелый удар -
апперкот или свинг.
- Такие, как вы, растлевают армию, подрывают боевой дух.
Политработники мешают вам, - сказал полковник. - Мы можем потребовать,
чтобы вас уволили, не боитесь? - стекла очков победно сверкнули, депутату
показалось, что он послал противника в нокдаун.
- Если меня уволят, я найду работу в другом месте. А вы? Если вас
уволят, куда вы пойдете? - поинтересовался Бирс.
- О, нам всегда найдется работа, - многозначительно усмехнулся
полковник.
- Как вы понимаете патриотизм? - спросил Бирс.
Полковник не торопился с ответом, размышлял, взвешивал каждое слово.
- Патриотизм - емкое понятие, которое означает поступки, слова,
мысли, характеризующие любовь к Родине, - сказал он веско, как ученый,
выводящий точную формулу.
- Но разные люди по-разному понимают любовь к Родине, - возразил
Бирс.
- Патриотизм всегда направлен на пользу отечеству, - жестко заявил
полковник тоном, не терпящим возражений.
- Да? - Бирс улыбнулся так, словно ему неловко за собеседника. - А
как понимать пользу? Те, кто послал войска в Афганистан, были, конечно,
большими патриотами, правда? И действовали на пользу нашей стране?
Академик Сахаров протестовал против войны, и значит, он не патриот, так?
- А как вы считаете? - неожиданно спросил полковник.
- Я считаю: если человек способен испытывать стыд за свою страну, он
патриот. А те, кто на всех углах кричат о своей любви к родине, а сами
проповедуют ненависть к другим, позорят нас перед всем миром.
- Люди пекутся о своей родине, - изрек полковник.
- О чем они пекутся, о родине?! Они ее разрушают! Эти люди не могут
ничего создавать. На злобе и ненависти нельзя создавать, можно только
разрушить. Они требуют расправиться, уничтожить... Ну уничтожили, что
дальше? Они примутся друг за друга.
Телефоны в студии звонили не переставая, в адрес Бирса сыпались
угрозы, и когда он вышел после передачи, его ждали: десятки людей маячили
у входа с плакатами, призывающими к расправе. Сослуживцы предостерегли
Бирса, но он рассчитывал пробиться к машине, как вдруг зачирикал бипер, и
на экране возник номер штабного телефона. Бирс позвонил в отряд, Першин
выяснил обстановку и приказал ждать.
- Бирс, выходить запрещаю! - сказал Першин. - Жди, мы сейчас приедем.
Антон дожидался в просторном холле центрального входа, где находился
милицейский пост и бюро пропусков. Из лифта появился недавний собеседник,
отдал постовому пропуск и направился к выходу. Сквозь стекла он еще издали
заметил злобную толпу.
- Это вас ждут, Бирс? - улыбнулся он на ходу.
- Меня. Читайте: "Бирса к стенке!"
- Видите, каково трогать политработников и патриотов. Это опасно.
- Ничего страшного...
- Хотите я проведу вас?
- Нет. Я жду, за мной должны приехать.
- Могут побить. Не боитесь?
- Не боюсь.
- Как знаете... - полковник прошел вращающуюся дверь и направился к
депутатской машине, которая поджидала его в стороне.
Толпа стала аплодировать, полковник, улыбаясь, кивал с
признательностью и, как тенор перед поклонниками, приветственно поднимал
руки.
Вскоре прикатили на микроавтобусе Першин и разведчики, никто не
посмел тронуть Бирса, лишь выкрикивали что-то и угрожающе размахивали
руками.
- Шпана безмозглая! - брезгливо ворчал Першин. - Недоумки!

...после пролетья [конец мая] немыслимая жара подступила к Москве,
навалилась и обволокла город. День за днем тяжелое солнце калило камни,
густой, липкий, похожий на жидкое стекло воздух с утра до вечера висел над
раскаленными мостовыми, город погрузился в изнурительный зной, как в
кипяток. На Тверской и Мясницкой, в Охотном ряду, на Моховой, по всему
Садовому кольцу и на площадях у вокзалов одуряющая жара плавила асфальт.
Горожане мечтали о дожде. Всяк москвич, знающий толк в приметах,
напрягал внимание в надежде узреть тайный знак или угадать скрытую посулу.
Старожилы не помнили столь знойного июня, сушь обрушилась на Москву, как
Божья кара. Некая старуха, неизвестно откуда взявшаяся в одном из зеленых
дворов Чертолья, читала по черной тетради извлечения из древнего
календаря.
- Ежели солнце при восхождении окружено красными облаками, день
обещает ненастье, а скорее - дождь с ветром. Белый обруч кругом солнца
сулит непогоду, а ежели солнце при восходе увеличено против обыкновения и
бледно, непременно случится дождь. Бледная луна к дождю, как и мутные
звезды.
Окружившие чтицу горожане слушали с вниманием, но ни знака не было,
ни приметы, сулящей перемену погоды, напротив, все приметы твердили одно и
тоже и сводились к стойкому ведру и зною.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117