Оглядевшись по сторонам, он
увидел через дорогу старенький "Москвич", пожилой человек укладывал в
багажник какие-то сумки.
- Скажите, пожалуйста, вы не знаете, куда переселили жильцов из этого
дома? - спросил Тюнен.
Человек оглядел Тюнена, его чемодан и спросил:
- Приезжий, что ли?
- Да. Вот пожаловал к приятелю... - Тюнен развел руками.
- Я-то не знаю. Вы сходите в ЖЭК, они должны иметь адрес
переселенческого фонда.
- Это далеко?
- Да нет, метров семьсот-восемьсот, на улице Толбухина. Тут вот
поверните налево, и идите по трамвайной колее...
Тюнен, поблагодарив, пошел. Это "недалеко", восемьсот метров дались
нелегко, и к ЖЭКу он добрался вовсе измученный. Там, подозрительно
разглядывая его, косясь на чемодан, расспрашивали, кто он да откуда, зачем
ему этот переселенческий дом, а выспросив все, отослали к технику, а тот -
к инженеру, инженер - к паспортистке, которая перед самым его появлением у
ее окошечка ушла в военкомат. У нее, как оказалось, сегодня не приемный
день, а из военкомата она должна идти еще в паспортный стол милиции, и в
ЖЭК возвратится где-то к концу дня. Тюнен ткнулся в дверь с табличкой
"начальник", но она оказалась заперта, а дворничиха, пожилая женщина в
оранжевом жилете поверх телогрейки, появившаяся в коридоре, сказала:
- Их сегодня не будет, ушли на собрание.
Тюнен решил все же ждать паспортистку, другого выхода не было, и он
обреченно, но и не без радости, что есть где присесть передохнуть,
опустился в одно из откидных кресел, штук шесть которых сцепленно стояли
вдоль стены.
Он понимал, что паспортистка - его последняя надежда, ибо много читал
и слышал, что в таких больших городах о гостинице нечего и думать, его
даже не пустят через порог, а дело уже к вечеру; в справочном бюро тоже
ничего он не узнает, вряд ли туда поступают адреса людей, временно
переселенных куда-то по причине ремонта их жилищ. Видимо, Антон его письма
не получил. Почему?.. Немножко кружилась голова, он ощущал легкую дрожь
где-то внутри, в подвздошьи, началась дрожь и в руках, хотелось есть. Он
достал из кармана плаща завернутый в большую бумажную салфетку бутерброд -
два ломтика диабетического хлеба, проложенных тонким кусочком солоноватой
овечьей брынзы, захваченные предусмотрительно из дому, и с жадностью стал
жевать. Утерев той же салфеткой рот, Тюнен затолкал ее в карман и
незаметно начал подремывать в тишине пустого коридора.
Очнулся он от визга дверной пружины и быстрых, приближающихся шагов.
К двери с надписью "паспортистка", в которой было застекленное окошечко,
подошла полная женщина, поставила на пол большую сумку и стала отпирать.
- Вы ко мне, что ли? - поглядела она на приподнимавшегося Тюнена.
- Наверное... Вы паспортистка?
- У меня сегодня неприемный день, - отрезала она.
- Понимаете, я не на прием, - робко сказал Тюнен. - Я по другому
делу.
- Какие еще дела в неприемный день? Я же вам сказала. Работы у меня
сегодня хватало, набегалась, как бездомная собака. Уже шесть, а мне еще в
школу за ребенком, он на продленке. Завтра приходите, с восьми до
одиннадцати.
- Я только хотел спросить... Я приезжий... Вот приехал к знакомому, а
его переселили... Улица Комсомольская, пять... Там капитальный ремонт, -
торопливо заговорил Тюнен, боясь, что она сейчас перед его носом, не
дослушав, захлопнет дверь изнутри.
- О, господи! Чего ездить-то? Чего?! Что людям дома не сидится? То-то
билета никуда не достанешь... Фамилия-то как этого с Комсомольской,
знакомого вашего? - она вошла в свою конуру и действительно захлопнула
дверь и разговаривала теперь с Тюненом через окошечко.
Тюнен назвал.
- А паспорт у вас есть? - вдруг насторожилась она, вспомнив строгий
советский порядок. - А то ведь мало ли кто выведать захочет.
Тюнен подал ей паспорт.
- Только осторожно, пожалуйста, там обратный билет, не выроните.
Взяв паспорт пухлой рукой с толстым золотым кольцом уже навсегда
впившимся в палец, она прикрыла форточку, зажгла настольную лампу. От
этого в коридоре стало совсем темно. Через некоторое время форточка
открылась и та же рука возвратила ему паспорт и листок бумаги с
нацарапанным на нем адресом, куда переселили Иегупова Антона Сергеевича,
1918 года рождения.
Тюнен хотел поблагодарить, но окошечко захлопнулось...
Уже горели уличные фонари, и машины шли с зажженными фарами,
перемигиваясь ближним и дальним светом, когда Тюнен наконец добрался до
старого ветхого дома, который назывался "переселенческим фондом". Войдя в
подворотню, он с трудом отыскал вход, поднялся на первый этаж по пяти
выщербленным ступеням. Дверь на лестничную площадку, где была всего одна
квартира, оказалась открытой, маленький коридор освещался тусклой
лампочкой.
Тюнен постучал в дверь, на которой мелом была выведена большая цифра
"1".
- Войдите, - донесся голос.
В маленькой комнате, куда ступил Тюнен, был полумрак, горел лишь
ночник на тумбочке у большой деревянной кровати; в ней полулежал седой
большеголовый человек, ноги его прикрывало рыжее из верблюжьей шерсти
одеяло.
- Антон? - спросил Тюнен, не узнавая того, кто предстал перед ним: он
ехал к Антону Иегупову, которого помнил, а увидел старика. Прошло около
полувека, как они расстались, и хотя Тюнен это отлично понимал, собираясь
в поездку, осознавал, что и сам он уже старик, все же коварная память не
хотела таких подмен, подсовывала все того же давнего, далекого Антона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78