- Где вы находились в это время?
- Муж последнее время ужасно похудел. В тот вечер он попросил меня
отнести нашему портному две пары брюк, сузить.
- Вы не могли бы перечислить, что похищено?
- По-моему, ничего. И дорогие вещи, и драгоценности на месте.
- Елена Леопольдовна, с кем ваш муж общался последнее время?
- Какое сейчас общение? Господи!..
- Ну а по телефону?
- За полгода вчера утром был единственный звонок.
- От кого?
- Не знаю. Я находилась в спальне. Поскольку звонки теперь редкость,
я прислушалась.
- Пожалуйста, воспроизведите по возможности разговор.
- Трубку снял муж. Он сказал: "Да, это я... Не узнал... Живу? Как все
сейчас... Благодарю, я передам ей привет... Конечно, почему бы и нет...
Ах, вот как! Понимаю, понимаю... Это я улажу... Годится, я теперь человек
свободный..." Потом звонивший заговорил, видимо о лошадях, потому что муж
ответил: "Понятия не имею, наверное забрали для своей Красной Армии. Я
теперь на завод не хожу. "Пепел"? Конечно помню. Это была великолепная
скачка. Кажется, четвертая... Вы тогда сорвали куш, что и говорить!.. Ах,
что вспоминать!.." На мой вопрос, кто звонил, муж уклончиво ответил: "Один
старый знакомый". Я спросила, знаю ли я его, муж ответил: "Нет". Меня это
удивило, поскольку звонивший передавал мне привет. Но я почувствовала, что
муж уклоняется и не стала настаивать. Вот, собственно, и все.
- Елена Леопольдовна, хотя бы предположительно вы не могли бы
назвать, кто мог быть звонившим?
- Нет. Но наверное кто-то из знакомых мужа, кто посещал ипподром. А
таких было много.
- Кто был управляющим ипподромом?
- Господин Левжинский, Адам Юрьевич.
- Вы давно его видели? Он жив?
- Не знаю. Последний раз я видела его в прошлом году.
- А вы не знаете его адрес?
- Прежде он жил в доме Болотовича. А сейчас, право, не знаю.
Я помнил доходный дом купца Болотовича. Квартиры в нем снимали люди
приличного достатка...
Когда мы уже уходили, вдова Мадера обратилась ко мне:
- Если вы разыщите господина Левжинского, будьте добры, известите
его... И скажите, что похороны завтра...
Попрощавшись, мы вышли.
- Что дальше, Викентий Сергеевич? - спросил Титаренко. - Каковы ваши
впечатления?
- О впечатлениях говорить рано. Завтра, до визита к ограбленной вдове
Йоргоса, я хотел бы знать, обитает ли еще на своей квартире управляющий
ипподромом Левжинский. Если его выселили, то куда. И вообще, жив ли он.
Есть у вас люди, которые в состоянии это сделать? Не мне же этим
заниматься, любезный.
- Это будет сделано, - коротко, без тени обиды сказал Титаренко. -
Куда сейчас? Домой?
- Да... Вот что еще: в городе теперь не так уж много извозчиков.
Пусть ваши люди попробуют выяснить, не возили ли они кого-нибудь по
адресам, где живут погибшие именно в те дни и часы, когда были совершены
убийства. Извозчики народ сговорчивый, они охотно помогали полиции. Вряд
ли убийца передвигался пешком. Ему нужно было появиться на короткое время,
сделать свое дело и тут же исчезнуть. Тем более, что все три жертвы живут
в отдалении и в разных концах города.
- Я понял, - сказал Титаренко. - Постараемся выяснить...
На следующий день около пяти вечера заявился Титаренко.
- Ну что? - спросил я.
- Левжинский Адам Юрьевич проживает там же, в доходном доме
Болотовича. Правда, его несколько потеснили: большую часть квартиры отдали
многодетной работнице с фармацевтической фабрики и старухе с тремя
внучатами. У нее сын погиб на фронте в Галиции. Невестку изнасиловали и
убили. Она поехала в деревню менять последнюю одежонку на картошку, - он
взглянул на меня каким-то давящим испытывающим взглядом.
Я уклонился от дальнейшего разговора на эту тему.
- С извозчиками безрезультатно, - сказал Титаренко.
- В каком смысле?
- Опросили всех, кого только можно. Никто не возил по этим адресам в
указанные дни и часы.
- Я и не очень рассчитывал... Ладно. К Левжинскому я пойду один. Не
возражаете?
- Как вам угодно...
Левжинский оказался человеком лет шестидесяти - сухощавый,
чистенький, гладко выбритый с тщательно зачесанными седыми волосами, со
следами былой респектабельности. Занимал он одну большую комнату, забитую
мебелью в белых парусиновых чехлах, видимо снесенную сюда со всей прежней
его квартиры.
Я представился, объяснил причину своего визита.
- Убили?! - он провел узкой холеной ладонью по лбу и опустился на
стул, словно боясь, что упадет. - Кто же это сделал? - тихо спросил он.
- Адам Юрьевич, для выяснения этого я хочу задать вам несколько
вопросов.
- Пожалуйста.
- У вас не сохранились случайно программки скачек, скажем за
последние пять-шесть лет?
- Я храню все программки с момента открытия ипподрома. Что вас
конкретно интересует?
- "Пепел". Что это?
- "Пепел" - игреневый жеребец.
- Фаворит?
- Какое там! Господин Мадер купил его в конце 1915-го года. Я
уговорил его. Никто не верил в "Пепла", считали, что выбросили деньги. Но
я и жокей Боровец почувствовали, что "Пепел" - будущая жемчужина в нашей
конюшне. Что сказать? Трудный был жеребец. Выпустить мы его рискнули
впервые перед закрытием сезона 1916-го года. Больше не успели в связи с
известными вам событиями в феврале 1917-го.
- То есть он участвовал в одной скачке?
- Да. В четвертой. Тогда и произошла сенсация.
- А именно?
- Ставок на "Пепла" почти не делали. Разве что кто-то ради шутки. В
"Пепла" никто не верил, жеребец новый, никто о нем ничего не знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78