Но не присоединили ли к Боттичелли, к Борисову-Мусатову и Блоку насмешливого и скептического Рабле?
Я услышал хриплый мужской смех.
– Кто это смеется?
– Я смеюсь, – ответил густой, низкий голос.
– Кто – вы?
– Дом.
– Но вчера и позавчера вы были женщиной. Когда же вы превратились в мужчину?
– Превратился? И не думал. За кого вы меня принимаете? Я слишком ценю себя, свою личность, свой пол, свой характер, свои мужские привычки, чтобы изменять им.
– Вы тоже невидимка?
– Ну и что? Почему я должен быть визуальным? Ведь я существую, это главное. А видим я или невидим, это, извините, предрассудок, суеверие. Воздух тоже невидим. А он от этого не стал менее реальным.
– А где же та, которая обслуживала меня вчера?
– Ушла отдохнуть. Я ее сменил. Она, знаете, немножко устала. Да и вы ей наскучили вашими вопросами. Сплошной трафарет. Не задали ни одного умного вопроса. А потом – это ваше желание непременно видеть ее. Как будто мало того, что она была рядом с вами.
– – А я когда-нибудь увижу ее? – Увидите, увидите. Мы ведь работаем по расписанию. Да и я уверен, что вы скоро вызовете во мне
зевоту. Скучный вы человек! Чего желаете, кофе или чаю?
– Кофе. Впрочем, можно и чай.
– Сейчас вскипячу. И яичницу поджарю со свиным салом.
– А кто же вы на самом деле?
– Я уже сказал. Неужели нужно повторять? Я – – дом. Но я не только дом, я духовное существо. В свободное время, знаете, изучаю эстетику и пишу книгу о Свифте. Но боюсь, что, если вы тут задержитесь, у меня со Свифтом будет неудача. Судя по всему, вы отсталый человек. Беседы с вами не будут содействовать моему духовному росту.
Невидимой рукой он принес вполне визуальный поднос с чаем и яичницей. Яичница была подгорелой, а чай жидкий и безвкусный, как в станционном буфете.
– Чай немножко жидковат, – сказал я.
– Я ведь не повар, а эстетик. Пишу исследовательскую работу о Свифте.
– Ну и что же вы хотите поведать свету об этом удивительном, не похожем ни на кого писателе?
– Простите, я не из тех, кто пускает первого встречного в свою душу. Творческий процесс – это глубоко целомудренное, интимное дело. К тому же вы довольно отсталый человек, чтобы понять тонкую и сложную концепцию юмора, созданную Свифтом.
– Вы дом?
– Дом.
– Дому не пристало быть таким высокомерным.
Вы же дом, а не дворец.
– Ну и что? Что вы хотите сказать? Я не только дом, я мыслитель. Эти две обязанности я довольно удачно совмещаю. Вы читали Свифта?
– Читал,
– Ну и отлично. Давайте лучше поговорим о погоде. Сегодня моросит дождь. Но если вас это не устраивает, мы можем изменить погоду.
– А себя самого вы не можете изменить?
– Простите. Я вас не понял. Я дом. Но и у меня есть чувство собственного достоинства.
– Если оно есть у вас, то почему ему не быть у меня?
Он не ответил. Наступила пауза, которой я был отчасти рад.
Случайно я взглянул в зеркало. И увидел там узкое, надменное лицо. И усики увидел. Потом лицо исчезло, остались только усики и рот. Почему они задержались? Может, благодаря каким-нибудь техническим неполадкам. Усики еще долго тревожили меня своим слишком реальным наличием. Затем они исчезли. Усы исчезли. Исчез и рот. Но появился нос. Солидный мужской нос. К чему-то брезгливо принюхивающийся. Затем не стало носа. Тоже исчез.
– Эй вы! Как вас? Дом! – крикнул я.
– Не мешайте мне думать, – ответил уже знакомый мне мужской голос. – Могу ли я позволить себе немножко поразмышлять, или все время должен исполнять ваши довольно банальные и пошлые желания?
– А о чем вы размышляете, если не секрет?
– О том, каким образом вы сумели проникнуть в нашу эпоху. Знаете, в этом я вижу нарушение закона.
– – Какого закона?
– Самого незыблемого закона, закона физики. Ваше беззаконное и затянувшееся пребывание в нашей эпохе начинает беспокоить мою совесть. Я всегда был в ладу с законами природы, с ее ритмом. И опасаюсь, что ваш поступок может повредить течению времени и гармонии пространства. Если не ошибаюсь, вы из своей картины сделали дверь… Впрочем, стоит ли называть дверью эту лазейку? Послушайте меня и пошевелите немножко мозгами. Убирайтесь-ка поскорей в свой суетливый и беспокойный век. У вас там осталась жена, которая ищет вас, бегая по отделениям милиции. Прекрасная женщина, отдающая свои силы на службу людям и пространству. Имея такую жену, позволительно ли волочиться за моей помощницей? Не отпирайтесь. Мне известно, что вы уговаривали ее стать видимой и пластичной, овеществиться. Ваше отсталое, допотопное сознание не способно воспринять нечто духовное и прекрасное, не нуждающееся в овеществлении. Моя помощница – это живая поэма, а вам нужно что? Я понимаю. Вам нужно телесное, расплывшееся от изобилия плоти существо вроде тех, кого любили изображать, древние художники: Рубенс, Ренуар, Кустодиев? Отправляйтесь к себе и не нарушайте наш покой,
– Уж не ревнуете ли вы ее ко мне?
– А если и ревную? У меня тоже есть душа и нервы.
Насчет нервов не знаю, а душа у него все-таки была.
Он сказал мне уже другим, куда более любезным тоном:
– В ваши ветхозаветные времена от скуки спасало это кустарное изделие – телевизор. В наше время существует куда более занятная вещица. Да не ищите ее глазами. Если я ее для вас включу, то она окажется не вне, а внутри вас.
И он включил.
И тут меня подхватило и понесло. Сквозь леса. Сквозь реки. Сквозь озера. Мир развеществился, превратился в музыку, в миф. Скалы становились влажными и мягкими, как туман. Я проходил сквозь горы и годы.
Землетрясение. Ураган. Сидящая в лодке молодая прекрасная ведьма с распущенными волосами. Русалка, примеривающая мини-юбку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57