– Не мой хлеб, это дело ученых. Мы заходим в стальные камеры и едем куда-то вдоль линии Вероятности, я даже сам не управляю, а еду, куда пошлют.
– А почему называется Наверх? Я пожал плечами.
– Откуда мне знать! Просто так называется. Мы едем вдоль линии Вероятности в вариант нашего мира, который не существовал или мог бы существовать, если бы что-нибудь развивалось по-другому, а потом мы сидим там и все изучаем.
– Что именно?
– Не знаю. Измеряем влажность воздуха, следы радиоактивности, проводим визуальные наблюдения… – Несмотря на жару, я поежился. – В не которых из этих Вероятностных миров отвратительно. Даже вспоминать не хочется. Другие… другие ничего.
– Лучше здешнего, – это было утверждение, а не вопрос.
– Некоторые гораздо лучше, – я задумчиво пригубил вино.
– А что будет, если выйти из камеры? – спросила она,
– Дверь заперта.
– А если отпереть?
– Выберешься наружу.
– Значит, это возможно?
– Конечно, раз плюнуть, только… – Я осекся. – Мне ничего об этом неизвестно. Никто никогда не пробовал выходить, значит, и рассуждать не о чем.
– Стало быть, ты там просто сидишь?
– Вот именно. Иногда несколько часов, иногда
несколько месяцев. В зависимости от обстоятельств. Не знаю почему, но иногда можно вернуться, когда хочешь, а иногда не получается.
– Примитивно как-то, – сказала она.
– Так оно и есть. Линии Вероятности были открыты всего десять лет назад, ученые пока шарят в потемках. Во всяком случае, меня это не касается. Я только нажимаю на кнопки и слежу за приборами, вот и все. Идем. – Я встал.
Мы пошли в другой кабак и еще выпили. К тому времени она стала уже более чем неотразимой. Я желал ее до боли. Сдерживаемые два Месяца молодые силы бурлили во мне и рвались наружу. Я готов был на что угодно, буквально на что угодно, лишь бы добиться ее. Мы сидели в ночном баре, и она спросила:
– Почему же никто ничего не привез Сверху?
Я пожал плечами, в мыслях самозабвенно обнимая ее.
– Может быть, когда-нибудь привозили, – продолжала она. – Давно, когда исследования только начались.
– Может быть, – равнодушно отозвался я. – Все знают, чем это грозит, поэтому… – Я снова осекся. – Никто ничего об этом не знает.
– О чем?
– Ни о чем.
Черт возьми, не робей я так, я бы наплевал на нее и нашел себе другую девочку. У меня были деньги и, уж поверьте, – желание. Но я робел, а, кроме того, мне показалось, что раз я так долго ее слушал, то теперь имею на нее право.
– Когда начинали изучать линии Вероятности, много экспериментировали, – сказала она, – и при возили всякое Сверху.
– Ясно, – сказал я. – Привозили, а потом поняли, чем это пахнет, и быстренько перестали. Мне-то откуда знать? Я просто там работаю! – Я разозлился. – Неужели не о чем больше говорить? Черт побери, у меня выходной!
– Прости, – сказала она, уставившись в свою рюмку.
– Ничего. – Я почувствовал себя дураком. – Извини, погорячился. Но я два месяца сидел взаперти в этой стальной камере и глазел на одну – и ту же сцену в телемониторах, не зная, когда мы сможем вернуться. И сейчас мне хочется только забыть.
Она смотрела прямо перед собой, ее глаза терялись в тени.
– Представь себе, что ты застряла там и не можешь вернуться.
Она закусила губу.
– Прости, – повторила она.
– Да чего там. – Я обнял ее за талию. Она замерла, потом расслабилась и даже улыбнулась мне. – Идем.
– Куда?
– Ко мне в берлогу. Там поговорим.
– В Службу Вероятностей?
– Ну, до этого я еще не дошел. У меня квартира в нескольких кварталах от Службы. Тихая и спокойная.
– Ладно уж, – сказала она после долгих колебаний.
Она поднялась и вышла на улицу. Я в темноте пошел следом, обнял ее, привлек к себе. Она шла напряженной походкой, глядя прямо перед собой.
– Ты, наверное, думаешь, что я чокнутая, – сказала она. – Говорю только о твоей работе. Я тебе надоела?
– Ничуть, – ответил я.
Мои пальцы впивались в ее талию, ее теплое тело манило, при каждом шаге касаясь меня. У меня перехватывало дыхание.
Мы пришли ко мне. Комнатушка почти без мебели, с одной кроватью. Плотные занавески на окнах. Она быстро огляделась.
– Тесновато, – сказала она.
– Я нечасто здесь бываю. Больше мне не нужно. Она подошла к окну.
– Не надо! – резко сказал я. Она обернулась.
– Тебе не нравится вид из окна? Я тяжело опустился на край кровати.
– Оставь занавески в покое, – приказал я. – Послушай, я два месяца просидел за семью замками и смотрел на телеэкраны, где показывали площадь перед Службой Вероятностей. В точности такую же площадь, ту самую площадь, только в другой Вероятности. Там были… казни, днем и ночью, ужасы, каких ты и представить себе не можешь. Я был в панике, когда вышел оттуда сегодня, я знал, что это другая Вероятность, но пока мы переходили площадь, во мне все ревело от страха. Город пугает меня, через год-другой я вообще не смогу выходить на улицу, так что будь добра, не трогай занавески, я не хочу смотреть в окно.
Она подошла и села рядом со мной.
– Это так страшно?
– Ты не понимаешь, – сказал я. – Кто сам не пережил, тому не понять. Большей частью город та кой же, как у нас, с небольшими отличиями. Ну, люди по-другому одеты, автомобили другие. Но иногда люди и ведут себя по-другому, творят бог знает что. Бывает, и города нет, одни леса и луга, как-то я видел только воду, а есть линия, где вообще ни чего нет, буквально ничего, кроме какого-то клубящегося тумана, который даже на экране пугает до смерти. Понимаешь? – твердил я в отчаянии. – Откуда мне знать, где реальность, а где нет? Каждая из этих линий Вероятности столь же реальна, как та, где мы сейчас находимся, и через некоторое время уже не знаешь, какая самая реальная, какая твоя, в какой из них ты окажешься, покидая камеру.
1 2 3 4