– Может, господин Густафссон сам что-нибудь скажет?
– А что вас интересует? – Густафссон остановился.
– Например, ваше мнение о такой форме наказания. Что вы об этом думаете?
– Что я об этом думаю? – Густафссон опустил глаза в землю. – Что думаю? Могу рассказать, о чем я думаю по ночам. Другие могут укрыться за стенами, думаю я, А я этого не могу. Другие могут бежать. А я не могу. Другие могут перелезть через ограду и переплыть рвы с водой. А я не могу. Разве можно убежать от самого себя? Скажите, можно?
Он глубоко вздохнул и продолжал:
– Зеленый цвет всюду преследует меня. Так зачем мне его скрывать? Почему не крикнуть: смотрите! Смотрите все, какой я зеленый! Пожалуйста, смотрите все… но извольте за это платить!
Тут Пружина не выдержал:
– Правильно, Густафссон! Пусть платят. А теперь идем.
И он потащил Густафссона за собой, сперва вниз по лестнице, а потом на стоянку такси. Берет спрятал блокнот.
– Я и не подозревал, что ваш муж принимает все так близко к сердцу.
– А между тем это так, – сказала Ингрид. – Для него это очень трудное время.
– Не огорчайтесь, оно скоро пройдет, – утешил ее Берет. – Осталось каких-нибудь десять или одиннадцать месяцев.
– Одиннадцать месяцев – это вечность.
– Последний вопрос. Он знал, что напечатано в сегодняшней «Квелльсбладет»?
– Нет. – Увидев насмешку в глазах журналиста, Ингрид поспешно добавила: – Поверьте мне, господин редактор, я тут ни при чем. Это господин Фредрикссон не разрешил мне показать ему газету.
– Фредрикссон? Ах, это тот, который зовет себя Пружиной? Ясно, ясно. С этим типом мы еще когда-нибудь столкнемся.
«Только бы они больше ничего не писали про нас», – подумала Ингрид, закрывая за ним дверь.

24

Память, она как уж, который прячется под камнем. Листаешь однажды подшивку газет двадцатилетней давности и вдруг тебе на глаза попадается статья о капитане Карлсене. Многие ли теперь помнят о нем?
А ведь в те времена он был у всех на уме. В Атлантике его корабль попал в шторм, на судно обрушились громадные водяные валы. Они буквально раскололи корабль пополам. Команда спустилась в шлюпки, все, кроме капитана Карлсена. Он не пожелал сдаться. За ним наблюдали с самолетов-разведчиков, его борьбу за свою жизнь и за жизнь своего корабля показывали в кинохрониках и фотомонтажах. У капитана была возможность спастись па других судах, но он не сдался. Он оставался на борту до тех пор, пока корабль не отбуксировали в порт. Карлсен совершил подвиг, и весь мир приветствовал его. Потом этот случай послужил сюжетом для фильма. Судьбе было угодно, чтобы именно эту картину показывали в кинотеатре повторного фильма в тот вечер, когда Уве и Грета ушли из дома.
Вернувшись домой, они рассказали дедушке про фильм, и, как ни странно, дедушка вспомнил капитана Карлсена. Но фильм он не смотрел. Дедушка вообще не ходил в кино.
– А потому не хожу, – сказал он, – что там видишь людей, которым живется, хуже, чем тебе, и переживаешь за них. Или тех, которым живется лучше, и ты им завидуешь. Самое милое дело довольствоваться тем, что имеешь, и, если имеешь немного, довольствуйся малым. Бог посылает смерть, а черт наследников. Поэтому лучше, если после тебя ничего не останется.
Выслушав эту премудрость, дети разошлись по своим комнатам и легли спать. Дедушка собрался было домой, когда входная дверь вдруг распахнулась и в переднюю ворвался Густафссон.
– Слава богу! Наконец-то я дома! А тебе здесь делать нечего! – прикрикнул он на Пружину, который следовал за ним по пятам.
– Но мне необходимо с тобой поговорить, – взмолился тот.
– Еще поговорить? Да ты всю дорогу только и делал, что говорил! Мне осточертела твоя болтовня.
– Катись-ка ты к черту!
– Да, да, – услужливо поддакивал Пружина. – Только успокойся, пожалуйста. Еще раз добрый вечер, сударыня. – Он поклонился вышедшей в переднюю Ингрид.
– Пер? Ты уже вернулся? А я ждала тебя только через час.
– Ждала или не ждала, но я уже здесь. Как это может быть, ни прискорбно. Публика не пожелала меня слушать.
Он тяжело опустился на стул. Даже дедушка полюбопытствовал, выступал ли Пер.
– Представь себе, не выступал. Пришлось убираться подобру-поздорову. Они даже не пожелали меня видеть.
– Не слушайте его, – вмешался Пружина. – Публика хотела его видеть. Они подняли шум, когда узнали, что он выступать не будет. Это все распорядители.
– Наверно, в этом виновата статья в газете? Эти слова невольно вырвались у Ингрид, прежде чем она успела подумать.
Густафссон медленно повернулся к ней.
– Так ты тоже знала о статье? И ничего мне не сказала? Ты с ним заодно…
Пружина тут же начал оправдываться:
– Успокойся, прошу тебя, успокойся. Не говорили ради твоего же блага. Чего человек не знает, из-за того и не расстраивается.
– Не расстраивается? Да такая статья кого угодно убьет наповал!
Пружина засмеялся деланным смехом.
– Никого она не убьет. Если б газетные статьи могли убивать, в мире не осталось бы ни одной знаменитости. Скажешь, мы с тобой даром съездили сегодня? Скажешь, я не вырвал у них твои триста крон, хотя ты и не пел?
– Из которых ты заберешь себе половину!
– Как положено. Неужели ты решил все бросить?
– Хватит болтать чепуху!
– Ты не должен сдаваться, Вспомни капитана Карлсена. Он оставался один среди бушующего океана, весь мир считал, что ему крышка. Но он не сдался. И вот жив – здоров, пишет толстенные книги и здоровается с королем за ручку… А теперь я – все равно что капитан Карлсен, а ты – тонущий корабль. Разве я могу бросить тонущее судно? Не на того напали. Я доставлю тебя в порт, меня не испугают волны и шхеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49