В ту пору я плохо понимал юмор. Я отнесся к ее вопросу серьезно и
рассказал ей порядок действий, в конце которого предо мною должны отк-
рыться двери храма науки.
Она вздохнула:
- Ах, Николай, Николай...
А он в эту минуту вошел в кухню мыться, заспанный, взлохмаченный и,
как всегда, веселый.
- Мама, хорошо бы пельмени сделать.
- Да, хорошо, - согласилась мать.
Желая блеснуть знанием кулинарного искусства, я сказал, что для
пельменей мясо - плохо, да и мало его.
Тут Варвара Ивановна рассердилась и произнесла по моему адресу нес-
колько слов настолько сильных, что уши мои налились кровью и стали расти
вверх. Она ушла из кухни, бросив на стол пучок моркови, а Николай, под-
мигнув мне, об'яснил ее поведение словами:
- Не в духе.
Уселся на скамье и сообщил мне, что женщины вообще - нервнее мужчин,
таково свойство их природы, - это неоспоримо доказано одним солидным
ученым, кажется - швейцарцем. Джон-Стюарт Милль, англичанин, или кто-то
другой, тоже говорил кое-что по этому поводу.
Николаю очень нравилось учить меня, и он пользовался каждым удобным
случаем, чтобы втиснуть в мой мозг что-нибудь необходимое, без чего не-
возможно жить. Я слушал его жадно, затем Фуко, Лярош-Фуко и Лярош-Жаклен
сливались у меня в одно лицо, и я не мог вспомнить, кто кому отрубил го-
лову: Лавуазье - Дюмурье, или - наоборот? Славный юноша искренно желал
"сделать меня человеком", он уверенно обещал мне это, но - у него не бы-
ло времени и всех остальных условий для того, чтобы серьезно заняться
мною. Эгоизм и легкомыслие юности не позволяли ему видеть, с каким нап-
ряжением сил, с какой хитростью мать вела хозяйство; еще менее чувство-
вал это его брат, тяжелый, молчаливый гимназист. А мне уже давно и тонко
были известны сложные фокусы химии и экономии кухни, я хорошо видел из-
воротливость женщины, принужденной ежедневно обманывать желудки своих
детей и кормить - неизвестно за что - приблудного парня неприятной на-
ружности, дурных манер. Естественно, что каждый кусок хлеба, падавший на
мою долю, ложился камнем на душу мне, - я начал искать какой-либо рабо-
ты. С утра уходил из дома, чтоб не обедать, а в дурную погоду - отсижи-
вался на пустыре, в подвале. Там, обоняя запах трупов кошек и собак, под
шум ливня и вздохи ветра, я скоро догадался, что университет - фантазия,
и что я поступил бы умнее, уехав в Персию. А уж я видел себя седобородым
волшебником, который нашел способ выращивать хлебные зерна об'емом в яб-
локо, картофель по пуду весом и вообще успел придумать немало благодея-
ний для земли, по которой так дьявольски трудно ходить не мне только од-
ному.
Я уже научился мечтать о необыкновенных приключениях и великих подви-
гах. Это очень помогало мне в трудные дни жизни, а так как дней этих бы-
ло много, - я все более изощрялся в мечтаниях. Я не ждал помощи извне и
не надеялся на счастливый случай, но во мне постепенно развивалось воле-
вое упрямство, - и чем труднее слагались условия жизни, тем крепче и да-
же умнее я чувствовал себя. Я очень рано понял, что человека создаст его
сопротивление окружающей среде.
Чтобы не голодать, я ходил на Волгу, к пристаням, где легко можно бы-
ло заработать пятнадцать - двадцать копеек. Там, среди грузчиков, бося-
ков, жуликов, - я чувствовал себя куском железа, сунутым в раскаленные
угли, - каждый день насыщал меня множеством острых, жгучих впечатлений.
Там предо мною вихрем кружились люди оголенно-жадные, люди грубых инс-
тинктов, - мне нравилась их злоба на жизнь, нравилось насмешливо враж-
дебное отношение ко всему в мире и беззаботное к самим себе. Все, что я
непосредственно пережил, тянуло меня к этим людям, вызывая желание пог-
рузиться в их едкую среду. Брет-Гарт и огромное количество "бульварных"
романов еще более возбуждали мои симпатии к этой среде.
Профессиональный вор Башкин, бывший ученик Учительского института,
жестоко битый, чахоточный человек, красноречиво внушал мне:
- Что ты, как девушка, ежишься, али честь потерять боязно? Девке
честь - все ее достояние, а тебе - только хомут. Честен бык, так он -
сеном сыт.
Рыженький, бритый точно актер, ловкими, мягкими движениями маленького
тела Башкин напоминал котенка. Он относился ко мне учительно, покрови-
тельственно, и я видел, что он от души желает мне удачи, счастья. Очень
умный, он прочитал немало хороших книг, более всех ему нравился "Граф
Монте-Кристо":
- В этой книге есть и цель и сердце, - говорил он.
Любил женщин и рассказывал о них вкусно чмокая, с восторгом, с ка-
кой-то судорогой в разбитом теле; в этой судороге было что-то болезнен-
ное, она возбуждала у меня брезгливое чувство, но речи его я слушал вни-
мательно, чувствуя их красоту. - Баба, баба! - выпевал он, и желтая кожа
его лица разгоралась румянцем, темные глаза сияли восхищением. - Ради
бабы я - на все пойду. Для нее, как для чорта - нет греха! Живи влюблен,
лучше этого ничего не придумано.
Он был талантливый рассказчик и легко сочинял для проституток трога-
тельные песенки о печалях несчастной любви, - его песни распевались во
всех городах Волги, и - между прочим - ему принадлежит широко распрост-
раненная песня:
Не красива я, бедна,
Плохо я одета,
Никто замуж не берет
Девушку за это...
Хорошо относился ко мне темный человек Трусов, благообразный, щеголе-
вато одетый, с тонкими пальцами музыканта. Он имел в Адмиралтейской сло-
боде лавочку с вывеской "Часовых дел мастер", но занимался сбытом краде-
ного.
- Ты, Максим, к воровским шалостям не приучайся!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83