ТОП авторов и книг     ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Мне
казалось, что все они могли бы и должны делать что-то иное, более отве-
чающее их достоинству, способностям, прошлому, - я тогда еще не ясно по-
нимал, что в России запрещено "сеять разумное, доброе, вечное".
Я шел по середине, между первобытными людьми города и "культуртреге-
рами" своеобразного типа, и мне было хорошо видно несоединимое различие
этих групп.
Весь город, конечно, знал, что "ададуровцы" "политики, - из тех, ко-
торых вешают", и, зорко следя за работой этих людей, ненавидел, боялся
их. Жутко было подмечать злые, трусливо-мстительные взгляды обывателей,
- они ненавидели "ададуровцев" и за страх, как личных врагов своих, и за
совесть, как врагов "веры и царя".
Мой знакомый токарь, Павел Крюков, сидя со мною в кабаке за бутылкою
пива, громко рассуждал:
- Как можно допускать к делу этаких людей? Их надо гнать на необитае-
мые острова, - в Робинзоны их отдать! А - того лучше - перевешать! Два
года тому назад вешали их в Питере.
Крюков был человек весьма начитанный, увлекался географией и стихами
Жуковского, имел штук двадцать хороших книг и среди них "Процесс первого
марта". Таинственно давая мне эту книгу, он сказал:
- Вот, почитай, каковы они! Берегись, гляди, - ни за грош погубят!
Так рассуждал не один он, разумеется.
... Я познакомился с литератором Старостиным-Маненковым - он служил в
канцелярии товарного отдела Грязе-Царицынской дороги.
Среднего роста, полный, Старостин напоминал скопца безволосым пухлым
лицом и бесцветными мертвыми глазами; тяжелая походка, неуверенные дви-
жения усиливали это сходство. Его дряблое тело являлось вместилищем раз-
нообразных болезней, - мнительность усиливала и обостряла их. Он непре-
рывно охал, кряхтел, кашлял и плевал по всем направлениям, - в ящик
из-под макарон, служивший ему для рваной бумаги, в горшки цветов на по-
доконниках, в пепельницу и просто на пол, к двери. Понатужится, плюнет,
посмотрит на результат и, сокрушенно покачивая лысоватой головой, ска-
жет:
- Плохо!
Вечерами в своей маленькой комнатке с кумачными занавесками на окнах,
горшками фуксий и гераней на подоконниках, с иконой мучеников Кирика и
Улиты в углу, он, сидя за столом, тяжело нагруженным ворохами исписанной
бумаги, пил маленькими рюмочками водку, закусывал репчатым луком и жало-
вался, тонко взвизгивая:
- Глеб Успенский глумится над мужиком, а я пишу кровью сердца! Ты, -
читающий человек, - ну скажи мне: где, в чем, какая разница между Ус-
пенским и Лейкиным? Однако его печатают в лучших журналах, а - я...
Рассказы Старостина печатались в провинциальных газетах, но один или
два были помещены, кажется, в журнале "Дело". - Старостин любил, чтоб
ему напоминали об этом.
Я напоминал.
- Много ли? - печально, но уже не так жалобно, восклицал он.
- Много.
Он сполз со стула на пол, полез на четвереньках под широкую кровать
и, вытащив оттуда большой узел, завязанный в серую шаль, хлопнул по узлу
ладонью, поднял облако пыли, закричал, задыхаясь:
- Вот - все готово! Соком сердца написано! Да-да! Кр-ровью...
Лицо его багровело, глаза наливались пьяной слезой, но однажды, трез-
вый, он прочитал мне только-что написанный им рассказ о мужике, который
во время пожара спас от гибели в огне любимую лошадь станового пристава,
а пристав, за час до этого подвига, выбил герою мужику два зуба за кражу
шкворня. Мужик сильно ожегся, геройствуя, его отправили в больницу.
Прочитал Старостин эту трогательную историю и радостно заплакал, за-
бормотал восхищенно:
- Как это хорошо, как задушевно написано! Н-да, брат, д-да! Учись,
вникай в душу...
Рассказ очень не понравился мне, но я тоже едва не заплакал, видя ра-
дость автора. Его искреннее чувство так же искренно волновало и меня.
Но отчего же плакал этот неприятно смешной человек. Я попросил его
дать мне рукопись и дома еще раз прочитал ее. Нет, рассказ был написан
слащаво и нарочито жалобно, как пишутся фальшивые прошения "несчастных
страдальцев" добрым и богатым вдовам. А все-таки, чем же вызваны искрен-
ние слезы автора и эта детская радость его?
- Не нравится мне рассказ, - сознался я Старостину.
Любовно складывая страницы рукописи, он вздохнул:
- Груб ты! И непонятлив.
- Что вас трогает в нем?
- Душа! - сердито крикнул он. - Душа в нем сияет!
Покричав на меня, сколько ему нравилось, он выпил водки и внушительно
заговорил:
- Учись! Вот стихи пишешь ты, это глупо. Этого не надо. Надсоном ты
не будешь, у тебя не та закваска, у тебя сердца нет, ты человек грубый.
Помни: на стихах Пушкин погубил свой недюжинный талант. Проза - вот нас-
тоящая литература, - святая, честная проза.
Он сам служил для меня олицетворением этой святой прозы, а густой чад
ее уже и тогда душил меня.
У Старостина была любовница, его квартирная хозяйка, женщина с полу-
пудовыми грудями и задом, который не помещался на стуле. В день ее име-
нин Старостин торжественно поднес ей широкое плетеное кресло, - это
очень тронуло женщину. Трижды поцеловав возлюбленного в губы, она сказа-
ла, обращаясь ко мне:
- Вот, молодой юноша, учитесь у старших, как надо ублажать даму.
Старостин стоял рядом с нею, счастливо улыбался и дергал пальцами
свои серые уши, мягкие, как у собаки.
Был яркий день конца марта, на окнах обильно цвели фикусы, в комнату
вливался весенний лепет вешних вод, в комнате стоял густой запах горяче-
го пирога, мыла и табаку.
Юность и малограмотность не мешали мне тревожно чувствовать скрытые в
"святой, честной прозе" возможности тяжких и пошлых драм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83

ТОП авторов и книг     ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ    

Рубрики

Рубрики