Часто Реймонд, Айседора и Мэри спали на кушетках в большой студии (там были десятки таких кушеток с набросанными на них подушками), а Сергей всю ночь бродил по дому и скандалил.
Как-то ночью он выпрыгнул в окно, рыбкой вылетев головой вперед и разбив стекло, но даже не поцарапался.
В один из вечеров Сергей, Айседора и Мэри обедали в обществе княгини Голицыной — “Ами Гуро”.
После обеда Айседора танцевала, а Ами спела несколько причудливых гавайских песен, аккомпанируя себе на народном инструменте. Этим песням научил ее старый местный король, когда она была на Гавайях много лет назад. Они были очень странные и грустные. Сергей и здесь, как обычно, начал одну из своих скандальных сцен, и они быстро ушли. Не дожидаясь машины, пошли домой пешком, и Сергей во всю глотку орал песни и декламировал стихи, как это он делал в России, но к большому удивлению парижан, пытавшихся заснуть.
Мэри умоляла Айседору поехать к ней домой и оставить Сергея одного. Говорила ей, что это единственный способ избежать скандала и опасности. Айседора обратилась к патрулирующему полицейскому с вопросом, может ли он дежурить на таком расстоянии от ее особняка, чтобы услышать, когда будут звать на помощь, поскольку муж ее очень болен и иногда бывает опасен. Мэри отказалась войти в дом и оставила Айседору.
Среди ночи Айседора разбудила Мэри, вбежав со словами, что не может больше выносить такую жизнь, что необходимо сдать или продать дом, потому что она решила немедленно отправить Сергея в Россию.
На следующий день Айседоре очень повезло: она нашла русского, сочувствующего до глубины души ее положению, он предложил снять дом, заплатив сразу же хорошие деньги и пообещав высылать ежегодную арендную плату. К вечеру все было сделано. Он получил деньги в своем банке, и Мэри потребовала, чтобы он пошел в контору банка “Америкен экспресс” и отдал Айседоре две трети всех денег в чеках этого банка, которые Сергей и за деньги-то не считал. Он знал только, что у Айседоры 25 тысяч франков, которые она взяла деньгами.
Как только вернулись домой, Сергей заторопился к своему портному, чтобы получить два костюма, ранее заказанные и за которые требовалось немедленно заплатить. Он сделал это, несмотря на то что у него были десятки новых костюмов, много набитых сундуков. Айседора снова сказала, что он, как ребенок, хочет все новые игрушки.
В этот же день ее очень расстроил приход полиции и вопросы о Сергее в связи с ее разговором с полицейским накануне ночью. Есенину снова приказали в двадцать четыре часа покинуть Францию. Поэтому к семи вечера он упаковал свои вещи и выехал в Берлин дожидаться там Айседору. Она обещала последовать за ним через три дня.
Когда садились в машину, чтобы проводить его на вокзал, Айседора заметила среди его вещей небольшой чемоданчик с ее личными письмами и бумагами, который Сергей тайно вынес из дома и спрятал в багаже.
Айседора попросила шофера незаметно для Сергея сбросить этот чемодан с машины.
Наконец отправили Есенина, и по дороге домой Айседора сказала:
— Слава богу, это кончилось.
Впервые за много дней она спокойно спала ночь.
На следующий день все пошли на ланч в студию Реймонда. Вдруг Айседора воскликнула:
— Нервы мои, должно быть, в жутком состоянии. Мне чудится, я слышу голос Сергея!
Но, увы! Это была не галлюцинация. Это был сам Сергей, который, приехав к бельгийской границе, обнаружил, что у него нет визы, по крайней мере, он сказал так, но на самом деле он хватился маленького чемоданчика с личными бумагами Айседоры и тут же вернулся. Бросившись перед Айседорой на колени, он сказал, что не может жить без своей обожаемой жены и только с ней поедет в Россию или куда она захочет. И никогда с ней не расстанется.
Это так понравилось Айседоре, что на следующий день она выехала с ним в Берлин, а Мэри обещала последовать за ними через три дня.
Мэри с Реймондом выручили еще четыре тысячи франков за некоторые оставшиеся вещи. Когда Мэри приехала в Берлин, Айседора и Есенин уже растратили почти все имевшиеся у них деньги, кроме чеков “Америкен экспресс”.
Мэри положила привезенные четыре тысячи франков в маленький мешочек и заставила Айседору обещать не показывать их Есенину. Впоследствии она рассказывала, что эти скудные франки спасли ей жизнь, когда он бросил ее одну в России, после того как она потратила чеки “Америкен экспресс” на свою школу. На следующий вечер они уехали в Россию.
Когда поезд тронулся, лица Айседоры и Есенина были бледными, а сами они походили на две заблудившиеся души. Айседора махала Мэри рукой, и по лицу ее лились слезы.
— Мэри, родная, обещай, что приедешь. Я договорюсь о твоей визе в Москве.
3 августа 1924 г . Есенин возвратился на Родину.
Медленно, с трудом приходил он в себя после заграничного турне, как приходят в себя люди, очнувшиеся после многодневного пребывания в шумном борделе.
— Мразь!
— Что?
— Европа — мразь!
Больше о Европе он почти не говорил, только изредка вспоминал пение “Интернационала” в Берлине, которое, по его словам, окончилось дракой. Америка была удостоена более пространных излияний.
— Да, я скандалил… мне это нужно было. Мне нужно было, чтобы они меня знали, чтобы они меня запомнили. Что… я им стихи читать буду? Американцам стихи? Я стал бы только смешон в их глазах. А вот скатерть со всей посудой стащить со стола, посвистеть в театре, нарушить порядок уличного движения — это им понятно. Если я это делаю, значит, я миллионер, мне, значит, можно. Вот и уважение готово, и слава, и честь! О, меня они теперь помнят лучше, чем Дункан!..
До конца своих дней сохранил в памяти Есенин разноцветные обложки американских журналов, с которых смотрели на читателя он сам и его Изадора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58