Отмар сказал, что меня следует лечить посредством так называемого магнетизма и что Альбан неким способом приведет меня в экзальтированное состояние, когда я, погружаясь в сон и в этом сне пробуждаясь, ясно увижу свою болезнь и определю род лечения. Ты не можешь себе представить, дорогая Адельгунда, какое необычайное чувство робости, испуга, страха и даже ужаса сотрясало меня, стоило мне подумать об этом состоянии беспамятства и высшей жизни, однако я слишком хорошо понимала, что тщетно было бы противиться тому, что решено Альбаном. -- Средство было испробовано, и я, вопреки своим опасениям, ощутила лишь его целительное воздействие. Я вновь обрела былой цвет лица и бодрость, чудовищное напряжение, в котором мне порой причиняли страдания самые невинные вещи, сменилось состоянием почти полного покоя. Глупые сновидения более не посещают меня, сон бодрит, ибо те нелепости, которые иногда снятся, уже не мучают, а смешат и веселят меня. Подумай только, милая Адельгунда, мне нередко кажется, будто во мне пробудилась некая новая способность с закрытыми глазами распознавать цвета, угадывать металлы, читать*, если бы этого захотел Альбан; он иногда приказывает мне вглядеться в мою душу и рассказать ему, что я там увидела, и я выполняю это с предельной точностью; временами я вдруг начинаю думать об Альбане, он встает у меня перед глазами, я мало-помалу погружаюсь в сонливость и последняя мысль моего угасающего сознания внушает мне новые чужеродные идеи, которые пронизывают меня особым, я бы даже сказала, золотым живительным сиянием, и я понимаю, что эти божественные идеи внушает мне Альбан, ибо в этот миг он пребывает во мне как некая искра высшей жизни, и если он вдруг оставит меня -- в духовном смысле, так как физическая удаленность не имеет ни малейшего значения, -- то все умрет. Лишь в таком бытии с Ним и в Нем я способна жить настоящей жизнью, и если бы он смог духовно полностью отойти от меня, мое "я" замерло бы в мертвящей пустоте; даже сейчас, когда я пишу тебе, я хорошо понимаю, что это Он подсказывает мне слова, которые хоть немного могут выразить мое бытие. Не знаю, милая Адельгунда, не кажусь ли я тебе странной фантазеркой и мечтательницей и понимаешь ли ты меня; мне чудится, будто как раз теперь с губ твоих тихо и скорбно слетает имя "Иполит". Поверь, я никогда не любила Иполита сильнее, я часто молюсь о том, чтобы ангелы-хранители уберегли его от вражеского удара, подстерегающего его в яростных битвах. Но с той поры, как Альбан сделался моим наставником и повелителем, мне кажется, что только благодаря Ему я могу любить Иполита глубже и сильнее; словно я обрела способность ангелом-хранителем полететь к нему и точно крылами серафима оградить его своими молитвами, так что смерть напрасно станет пытаться незаметно подкараулить его. Альбан, этот благородный, прекрасный человек, ведет меня, словно получившую благословение высших сил невесту, в его объятия; но дитя не должно устремляться навстречу мирским бурям без наставника. Лишь несколько дней назад мне открылось подлинное величие Альбана. Подумай только, милая Адельгунда, в пору болезни и безмерной раздражительности в душе у меня не раз рождались низкие сомнения в отношении моего наставника и повелителя. Я почитала грехом против любви и верности Иполиту то, что даже во время молитвы за него перед моим внутренним взором вдруг возникал Альбан, грозный и разгневанный тем, что я самовольно отваживаюсь преступить пределы круга, который он очертил для меня, подобно своевольному ребенку, который, забыв предостережения отца, убегает из спокойного сада в лес, где, укрывшись за прекрасными зеленеющими кустами, его подстерегают кровожадные хищники. Ах, Адельгунда, сомнения эти страшно терзали меня. Ты, верно, посмеешься надо мной, когда я признаюсь, что додумалась до того, что Альбан пытается опутать меня своими сетями и под видом священного чуда пробудить в моей душе земную страсть. Ах, Иполит! -Недавно все мы, отец, брат, старый Бикерт и я, мирно коротали вечер, Альбан же, по обыкновению, отправился на дальнюю прогулку. Заговорили о сновидениях, и отец с Бикертом рассказали о них много удивительных и забавных вещей. Потом заговорил и Отмар, поведавший нам о том, как другу Альбана, следуя его советам и наставлениям, удалось завоевать любовь одной девушки благодаря тому, что он без ее ведома, пока она спала, находился подле нее и посредством магнетизма обращал на себя самые сокровенные ее помыслы. А тут еще и отец, и Бикерт перед тем весьма неодобрительно - чего никогда ранее при мне не бывало -- говорили о магнетизме и в определенном смысле о самом Альбане, и вот все мои сомнения в отношении моего наставника пробудились во мне с новой силой -- а что, если он при помощи таинственных дьявольских средств пытался сделать меня своей рабыней? А что, если он теперь прикажет, чтобы я, к Нему одному обратив свою душу и помыслы, покинула Иполита? Меня охватил доселе неведомый смертельный ужас; я вдруг увидела Альбана в его комнате среди непонятных инструментов, уродливых растений, животных, камней и мерцающих металлов, я увидела, как он судорожно описывает руками какие-то странные круги. Его лицо, обычно такое покойное и серьезное, исказилось, обратившись в жуткую маску, а из огненно-красных глаз с тошнотворной быстротой, змеясь, выскакивали блестящие, гладкие василиски, которых я видела во сне в цветках лилий. По спине у меня словно пробежала ледяная струйка, а когда я вновь очнулась, подле меня стоял Альбан, -- но, боже милосердный! -- то было не Его лицо, нет, а та жуткая маска, которую породила моя фантазия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16