Идем дальше. Репин. Бурлаки тянут баржу. Опять же все понятно. Вот как бедно жили трудящиеся классы в прежнее время. Ишь, как у него мускулы-то вздулись, у бедолаги! Все вручную приходилось делать. Ну да, пароходов-то ведь тоже еще не было. Это мы, счастливцы, живем в атомном веке.
Иван Грозный убивает своего сына. Надо же! Родного сына не пожалел! А теперь небось переживает. Вон глаза как вылупил. Поздно, папаша! Раньше надо было думать, рукам воли не давать. А ковер-то, ковер какой! Ну прямо как в натуре. Кажется, погладь его – прямо ворс на руке почуешь… Да, мастерство замечательное. В наше время так уже не умеют…
Но вот в тоне хозяина появляется недоверчивая и даже подозрительная нота. Это он остановился перед картиной Сезанна или Гогена. Или, допустим, перед ним печально знаменитая «Обнаженная» Фалька.
Нет, он не сразу начнет высказываться на всю катушку. Сначала он кинет какую-нибудь неуверенную сомневающуюся фразу:
– Этот художник, по-моему, тут плохо прорисовал…
Но не дай Бог вам заступиться за Сезанна или за Фалька. (Про Пикассо и говорить нечего. Перед его картинами наш хозяин просто прыскает в кулак.) Попробуйте только слегка намекнуть, что этого художника так сразу не поймешь, что к его художественной манере надо привыкнуть, научиться воспринимать ее. Тут голос нашего простого человека, еще недавно такой робкий и неуверенный, начинает крепнуть:
– Да что ты мне говоришь? Что я, маленький, что ли?
Или у меня глаз нету? Где тут сходство, я тебя спрашиваю? Это что – грудь? Да разве такие груди бывают? Ну да, будто я голую бабу не видал. А если у ней титьки висят, как у козы, так для чего такую рисовать? Неужели покрасивше не нашлось?..
– Вот я недавно в деревне был. Вышел на волю – лес стоит в зимнем убранстве. Такая красота – прямо дух захватывает! Вот пусть бы он эту красоту мне и нарисовал. А зачем всякую гадость рисовать? Мы и без него, без этого вашего Фалька знаем, что бывают на свете разные уроды…
– Что? Не понимаю? Это я в искусстве не понимаю? Да у меня, если хочешь знать, высшее образование. И я не понимаю! А если человек без образования, чего он тут поймет? А искусство, между прочим, должно быть понятно народу. Это не кто-нибудь, это сам Ленин сказал. А если оно непонятно, значит, это никакое не искусство, а чистое хулиганство. А даже, может быть, вредительство…
Не надо судить его слишком строго – этого простого человека. Виноват тут не столько даже он, сколько те, что внушили ему:
– Ты – хозяин! Искусство существует для тебя. И если оно тебе не по вкусу, значит, это ненастоящее искусство.
Если бы не это печальное обстоятельство, ему бы, может, и в голову не пришло таскаться по выставкам. Сидел бы себе дома, пил чай с конфетой «Мишка». И обертка от этой конфеты с лихвой удовлетворяла бы все его потребности в изобразительном искусстве.
Так вот, хотите – верьте, хотите – нет, но Зощенко самым искренним образом хотел работать именно для него, вот для этого самого простого человека.
Он не собирался подлаживаться к этому новому хозяину, как-нибудь там угодливо ему потрафлять. Нет, он хотел создать настоящее, подлинное искусство – искусство самого высочайшего класса, – но при этом такое, которое как раз вот такому заказчику пришлось бы впору.
Казалось бы: ну вот и писал бы как все. Так, как писали наши классики. Ведь классики, как мы только что убедились, у простого человека никаких возражений не вызывают. Ни Рембрандт, ни Репин. И уж наверняка не вызовут у него возражений ни Тургенев, ни Гончаров, ни Чехов…
Но Зощенко стремился вовсе не к тому, чтобы сочинения его у нового хозяина всего лишь не вызывали возражений. Он хотел, чтобы они зацепили его. Он хотел своими сочинениями захватить нового читателя, задеть его за живое.
Возьмем для примера какое-нибудь из самых высших достижений той, старой, классической литературы. Ну, скажем, «Анну Каренину». Захватит она такого читателя?
Принято считать, что безусловно захватит.
Но жизнь показывает нам другое.
У Александра Трифоновича Твардовского однажды сломалась машина. И старик Маршак, с которым они были дружны, предложил ему:
– Я стар, все равно почти никуда уже не езжу. Бери мою. На следующее утро машина Маршака стояла у подъезда Твардовского.
Шофер отложил в сторону какую-то толстую книгу и взялся за руль, ожидая указаний: куда ехать?
Твардовскому, понятно, захотелось узнать, что за книгу читает шофер. Он перегнулся через сиденье, глянул: это была «Анна Каренина». Сердце поэта залило волной радости.
– Ну как? Нравится? – спросил он, кивнув на книгу и, само собой, не сомневаясь в ответе.
– Ох, и не говорите! – вздохнул шофер.
И по дороге он рассказал ему такую горестную историю.
– Еду я как-то с Самуил Яковлевичем. Проезжаем мимо какого-то железнодорожного пути. Самуил Яковлевич говорит: «Не узнали, где мы едем? Это ведь то самое место, где Анна Каренина под поезд бросилась». Я говорю: «Места знакомые. А кто это такая, Анна Каренина? Я ее вроде у вас никогда не встречал…» Только я сказал эти слова, вижу, Самуил Яковлевич аж побелел. «Остановите машину, голубчик! – говорит. – Я не могу находиться в одной машине с человеком, который не знает, кто такая Анна Каренина». Насилу, я его уговорил, чтобы до дому доехать. Подъехали мы к дому, он говорит: «Подымитесь со мной, голубчик!» Ну, думаю, все. Сейчас даст расчет. Однако вышло иначе. Выносит он мне книгу, эту вот самую. И говорит: «Вот, читайте. А до тех пор, пока не прочтете, считайте, что мы с вами не знакомы…» Вот я и читаю, – горько вздохнул он.
Зощенко рассуждал примерно так, как рассуждали в свое время хорошие купцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223