После этого он кинулся головой в фонтан, что положило конец
его откровениям, ибо в фонтане его немедленно поглотило пятое измерение.
От него остался лишь грязный черный ботинок, который доселе стоит там
напоминая всем о странных свойствах пустыни Эф.
Пока Уинки переберал в уме все, что он знал об этой славной пустыне,
сама она незаметно пошла к концу. Так что, когда он поднял голову,
намереваясь всмотреться вдаль, перед его глазами красовался фонтан
Лотостроф. Король абессинских морей почтительно поклонился этому
знаменитому памятнику эпохи 2-. Затем, повернувшись к Уинки, поблагодарил
его за приятное сопутствие и извинившись за неотложные дела, нырнул в
фонтан.
Уинки уселся в тенечке и расслабился, вознося хвалу духу дорог. Еще
слава богу, что пустыня была вредна своим идеям в фокусе относительного
времени. Теперь Уинки находился на краю пустыни ровно за трое суток, до
того, как он упал в мутную воду реки Оккервиль. А это значит Миранда (он
ни на секунду не забывал своих обещаний) придет на погост послезавтра
вечером. Торопиться пока некуда, поэтому он медленно вытянул ноги, ощущая
в каждом мускуле приятную пустоту. Четверо суток пути это не сахар.
Подставив под вылетевшую из сумки сигарету руку, он небрежно закурил,
сказавши только:
- Лапонька, скажи лучше, который час?
Этого небрежного вопроса вполне хватило, и страшный мохнатый монстр,
готовившийся было к прыжку, ошеломленно фыркнул и отцепился от фонтанного
барельефа, тяжело рухнув на песок рядом с Уинком. Они помолчали. Затем
монстр смущенно пробормотал:
- Ну откуда же мне было знать, что ты из этих?
Помолчав еще и вдруг зардевшись так, что даже шерсть его приняла
розовый оттенок, о как-то очень неловко поднялся и сказал в сторону:
- Ну, я пошел.
- Постой, старик, - подал реплику Уинки почему-то голосом сугубо
положительного кинематографического героя середины шестидесятых годов.
Но если ты, о читатель, считаешь себя знатоком актеров...
...
Он вышел оттуда с сильной головной болью. Но, к несчастью, одной
головной болью дело не кончилось. Время от времени воспоминания
пробуждались в нем и он сам, испытывая некоторую неловкость, начинал очень
положительно хрипеть, петь странные песни, в которых на протяжении 2-3
аккордов, Люта успевает залесть на горы, с них упасть или совершить
какое-нибудь аналогичное по осмысленности действо, а в особо
затруднительных случаях, хрипанув как десять авторов вместе взятых, он
говорил: "Не трухай, старик, еще не вечер". Надо признаться, обычно на
людей или не людей, наивных и молодых это производит потрясающее
впечатление.
Но на этом способности Уинка не кончались, он еще много чего умел:
устало интеллигентно прикуривать, как молодой ученый, измерять человека
взглядом, если нужно показывать при этом всю глубину его морального
падения, как юноша, обдумывающий чутье, принимать настороженно-скучающий
вид, сквозь который проглядывает готовность дать бой всему нехорошему, что
только появится в пределах достижимости, как сотрудник кое-чего.
Еще много всяких вещей умел Уинки, но поскольку общеизвестно, что
совершенный кинематограф совершенно не в состоянии создать что-либо
похожее на произведение искусства и вообще кино явление упадническое. А
единственный неплохой кадр, когда-либо проецировавшийся на экран, входил в
самую первую ленту братьев Люмьер, не считая 2-3 кадров, которые были
вырезаны в фильме, сами знаете каком, сами знаете когда. Я боюсь, о
читатель, что тебе не непонравился бы этот талант Уинки. Но, рискуя не
угодить, я все же тебе о нем, о всемилостивейший читатель ибо правда
повествования для меня дороже твоего одобрения или неодобрения.
Итак, Уинки переключился на тон сильного мужчины, при этом совершенно
покорил его неопытного и застенчивого собеседника. Оказалось его зовут
Вепрь Девственник, что он по натуре гуманен и мягок, а нападать на похожих
ему приходится, чтобы закалить свой характер.
- Понимаешь, Уинки, нельзя мне с таким характером, совсеем он у меня
не мужской, робок я больно, стесняюсь.
Уинки не стал настаивать на дальнейших разъяснениях. Он лгал и без
того, что это лохматое чудовище с душой художника по уши влюблено в одну
ветренную особу, живущую скрытой абессинией. Зовут эту красавицу Рыба,
Растущая Внутрь Себя. И неумелый в сердечных делах Вепрь, вот уже не один
век добивается ее благосклонности. Да, Уинки знал кое-что в воспитательных
целях, так что когда из фонтана высунулась клешня с письмом, Вепрь уже
знал, что закалять характер можно не только сваливаясь на голову усталым
путникам. Попутно он прослушал надзирательную лекцию о том, как нужно себя
вести. Клешня его проскрежетала:
- Письмо для этого, ну как его, ну это... Вепря Изденственного.
Обезумевший от счастья Вепрь схватил письмо со штампом
скрытоабессинского оффиса. Воспитательная часть была на этом закончена и
Уинки, уставший до последнего предела, задремал.

10
Сны снятся всем: юному органисту с заплетенной косичкой, черной как
смоль головкой, видится по ночам Хаммонд С., на клавишах которого
маленькие омерсончики гоняются за маленькими куперенчиками, тех и других
подстерегает педаль, плотоядно щелкая переключателями. Одинокий бородатый
инженер грезит о дрессированных штеккерах и (в снах возможно все) о
неиспорченном аппарате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18