Потом они вдруг оказались на другой стороне, посреди узкой расщелины улицы, и он вновь услышал голос: «Куда именно в Кристиансхауне?»
– Все равно, – ответил Симон, прерывисто дыша, – куда-нибудь. Чуть подальше… Нет, направо. Лучше направо.
Томас пересек площадь, свернул в улочку, ведущую к Воллену, и остановил машину. Он заглушил мотор, выключил фары и замер за рулем. В серебристо-сером туманном свете, не имевшем, по-видимому, никакого источника, стояло, раскинув ветви, высокое дерево. За деревом в том же призрачном свете виднелся дом. Отворилось окно, из дома послышался детский плач, из окна высунулась женщина – ее голова и плечи обозначились темным контуром на фоне красноватого свечения. «Это вы, доктор?» – произнес голос сквозь черную сетку ветвей.
Томас спустил боковое стекло.
– Еще нет, – крикнул он вверх, – он сейчас приедет.
Окно захлопнулось, опустилась штора. Двое в машине молчали. Потом Томас протянул руку назад, туда, где сидел Симон.
– Прощай, брат, – сказал он, не поворачивая головы. Симон взял его руку и задержал в своей.
– Ну, а что теперь с тобой будет? – спросил он.
– Не думай обо мне, – ответил Томас, отнимая руку. – Уж я попаду туда, куда мне надо.
– Понимаешь, я ведь не могу предложить тебе…
– Знаю. Не беспокойся обо мне. Я найду себе пристанище. Или же просто вернусь туда, откуда приехал. Конечно, так я и сделаю. Что же еще?
– Да, но ты говорил…
– Забудь, что я говорил. Все это была пустая болтовня. Пистолет у тебя? Поторопись-ка, здесь нам нельзя оставаться.
Симон пару раз глубоко вздохнул.
– Твоя одежда… – начал он.
– Оставь ее себе. Сожги, выброси где-нибудь в порту, делай с ней что хочешь. Мне она уже не пригодится.
– Идиот чертов, – вырвалось вдруг у Симона. – Ты-то сам годишься на лучшее, чем бессмысленная гибель.
– Кто сказал, что человек должен на что-то годиться? Поторапливайся, иди и покончи с войной. Иди, спасай мир, иди к своему священному братству желтых, коричневых, белых и черных. Я в это не верю. Я ни во что не верю.
Симон помедлил, не зная, как ответить.
– И не надо. Сейчас речь идет только о…
– Знаю. О ближайшей практической цели.
– Да, а разве сегодня имеет значение что-нибудь еще? – сказал Симон. – Сейчас ведь и этого довольно? И здесь ты должен быть вместе с нами. Это поможет не только тебе. Это поможет и многим другим.
– Прекрасно, я согласен. – Томас выключил зажигание и спрятал ключи в карман. – Я присоединяюсь к вам. Пошли… – Он распахнул дверцу машины.
Симон по-прежнему сидел в своем углу.
– Это исключено, – сказал он. – Именно сейчас это исключено. Но ты можешь…
– А, заткнись, – сказал Томас, поворачивая к Симону белое как мел лицо. – Христосик! Ты и вправду решил, будто я серьезно? Вы что, вообще не понимаете шуток? Выходи. Я тебя никогда не видел, в этом по крайней мере можешь быть уверен. Я не знаю тебя, ты не знаешь меня. Мы друг про друга ничего не знаем. Запомни хорошенько на тот случай, если кто поинтересуется…
Тот, другой, быстро скользнул сквозь бледную влажную пелену света, обволакивавшую дерево, и исчез в улице, которая вела назад к каналу. Вокруг было тихо и мертво. Голова Томаса медленно упала, он прижался лбом к рулю и тяжело вздохнул. «Спать», – произнес он громко. Время ускользало, Томас сидел с закрытыми глазами, потерянный, опустив голову, опустив плечи. Потом вдруг рывком выпрямился; он не имел представления, сколько он проспал – много минут или несколько секунд. Вынул из кармана ключ зажигания, собираясь завести машину. Рука сильно дрожала. «Ты не сможешь, – сказал он вслух самому себе, – один ты не сможешь». Пошарив в карманах, он нашел серебряную фляжку с «живой водой», открутил колпачок и сделал большой глоток. Он сидел во мраке и широко раскрытыми глазами смотрел на бледное серебристое свечение над влажным голым деревом. Время ускользало, возвращалось обратно, ускользало, возвращалось, ускользало… Фляжка в руке наклонилась, жидкость пролилась на шубу. Он этого не заметил.
Внезапно он оказался снаружи. Он стоял рядом с машиной, уже успев запереть дверцу. Услышал, как падают капли с дерева, увидел, как оно, в своей паутине света и мрака, заскользило назад. Он быстро шагал по узким черным вымершим улочкам, чувствуя легкое головокружение, беспокоясь лишь, не опоздал ли он. Нет, не опоздал, он проспал не больше минуты, потому что тот, другой, как раз завернул за угол у канала и на миг показался в голубоватом ярком сиянии, исходившем из огромного помещения на другом берегу. Томас прибавил шагу и, дойдя до угла, успел увидеть его тень, черной ночной птицей прорезавшую мертвенный желтый свет на перекрестке и исчезнувшую среди деревьев вдоль канала. Сам же он, быстро перейдя через мостик, поспешил следом по другой стороне. Тот, видно, вовсе не торопился, потому что внизу у следующего мостика его приглушенные шаги внезапно возникли из темноты и тишины. Томас вжался в какой-то подъезд и замер, пока звук не затих у следующего угла. Теперь можно было не спешить, он точно знал, в каком направлении идти. Тот, другой, свернул налево вдоль канала и потом направо через последний мост в непроницаемую угольную тьму мертвых пристаней, пустых причалов, брошенных фабрик, сараев и пакгаузов. У моста Томас остановился. На другой стороне чернела непроглядная темь, звук шагов замер внезапно и сразу. Значит, то место находится где-то поблизости. Томас, без сомнения, найдет его, но переходить мост пока еще ни к чему. Спешить некуда. С этой минуты не существует ничего, из-за чего следовало бы спешить.
Он спокойно побрел назад вдоль канала, казалось, он уже забыл про Другого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93