В этом плане, как это не выглядит странным, каждый крупный философ, начиная с Платона и Аристотеля, может считаться феноменологом. Поэтому, кстати, феноменологов не устраивают факты непосредственного традиционного сознания, требуется еще «феноменологическая редукция» и выход на «чистое сознание», по сути, отвечающее новому опыту мышления. Например, когда Ф. Бэкон критикует Аристотеля и существующие предрассудки научного сознания, он имеет в виду не сложившуюся практику мышления, а свой собственный новаторский опыт мысли. На мой взгляд, феноменология родилась как позиция и подход, с одной стороны, отрицающие сложившуюся онтологию и видение, с другой – переводящие мысль в плане «предельных оснований» (категорий, понятий, методов) на собственный опыт исследователя (мыслителя), с третьей стороны, обосновывающие выделение новых предельных оснований в плане сознания и работы с ним (с последним можно и не соглашаться).
Правда, феноменологи мыслят этот опыт не как уникальный, принадлежащий самому исследователю, а напротив, всеобщий; отсюда установка на усмотрение сущностей и трансцендентализм. Но я думаю, это понимание не является адекватным, анализ показывает, что интересные феноменологические исследования основываются на уникальном опыте мышления и творчества самого феноменолога, преодолевающего сущеcтвующую традицию мысли, способствующего становлению нового мышления. Поскольку этот опыт не совпадает с общепринятым, феноменолог – не понятен. Поскольку феноменолог опирается на новый, созданный им самим опыт, основания его мысли безосновны и априорны (поэтому со стороны часто выглядят произвольными). Поскольку, однако, этот опыт эффективный (если он, действительно, эффективный и новый), научное сообщество обязано его принимать и понимать, во всяком случае, делать усилия в этом направлении.
Важной составляющей мышления феноменолога (и условия его коммуникации с научным сообществом) является новая реальность (онтология), оправдывающая и объясняющая новый опыт его мышления и работы. Конкретно, в данном случае И. Кирсберг вводит для читателя онтологию жизни. «Кроме жизни и живого, – пишет он, – других феноменов в Библии нет… речь в Библии сбивается, вместе с жизнью впадает в перемены… Естество жизни не в том, что она причинно упорядочена, разумно доступна (согласно понятиям), а в том, что дается равно всему, ощущаемая, хотя не по современному, неотстранимое место обитания, где питаются, размножаются, находят убежище… Это разные куски текста, но в них один и тот же смысл – проникновенная полнота жизни, достигающая не только слуха или зрения, слуха-зрения… Итак, что такое живое? То, что находится у Господа… Жизнь как живое – сгусток памяти; в памяти Бог собирает людей – в народ, в поколение живого. Память – это тоже жизнеприсутствие… Субъективное – это живое именно потому, что Бог открывает себя как жизнеприсутствие, а не как современный волящий субъект…»[183].
Хотя И. Кирсбергу кажется, что жизнь – это непосредственная реальность, очевидная для всех (к ней он и отсылает непонимающего читателя, как бы говоря – «смотри, вот сама жизнь, ее нельзя не увидеть!»), из приведенных высказываний все же очевидно другое, а именно, что жизнь в данном исследовании – это теоретическая конструкция, выполняющая несколько важных функций. Во-первых, жизнь понимается как древняя реальность, еще неискаженная рационально-субъектными модернизациями (своеобразная «вещь в себе» по Канту). Во-вторых, как реальность, характеризуемая положительными свойствами (жизнь, а не смерть, жизнь как поток изменений, как полнота видения, слышания, питания, размножения и т. д.). В-третьих, понятие «жизнь» используется как средство интерпретации и осмысления по отношении к другим реалиям (Бог, Христос, память, тело и прочее становятся аспектами жизни или жизнеприсутствия). И, наконец, в-четвертых, или, может быть, во-первых, жизнь как категория и реальность оправдывает для И. Кирсберга его собственный новый опыт мышления, новый способ понимания и истолкования Библии и Посланий ап. Павла. Кстати, подобно тому, как, например, для Г. Зиммеля и В. Дильтея категория жизни оправдывала их собственный новый опыт мышления и работы. Сравнивая представления о жизни Зиммеля, Дильтея и Кирсберга, мы видим, что каждый вкладывает в эту категорию различные характеристики, что никакой такой жизни вообще или как эмпирического феномена не существует. Жизнь в исследованиях феноменологов – это такая же теоретическая конструкция, как «чистое сознание».
Теперь последний вопрос: какие новые подходы и установки стоят за новым опытом мышления и работы И. Кирсберга? Думаю, я вряд ли сильно ошибусь, если скажу, что это, с одной стороны, современные философские, социокультурные и исторические исследования, способствующие распредмечиванию традиционной реальности, обнаруживающие в ней личностные смыслы, с другой – установка на критику техногенной цивилизации. За большинством теоретических утверждений автора фоном угадываются идеи М. Хайдеггера, постмодернизма, М. Мамардашвили, результаты современных гуманитарных и исторических исследований.
Так вот, факты в каббале добываются примерно так же, как в феноменологии: двигаясь к Творцу, каббалист приобретает опыт, который он делает предметом своей рефлексии. Необходимое условие такой рефлексии – формирование понятий и онтологии, т. е. представлений о мире и человеке. Михаил Лайтман пишет:
«В науке каббала имеются две части:
– первая – предварительный (подготовительный) этап – для тех, кто еще не вошел в ощущение раскрытия высшего мира, высшего управления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137