Все продумав, я попытался возненавидеть. Я проделывал различные движения, которые должны были приблизить меня к облику, если не лубочного мстителя, то, во всяком случае, сознательного анархиста. Пике мне, разумеется, не нравился. Но от этого до пули еще далеко. Какой невыразимо глупый поединок между опустившимся литератором и владельцем сети универсальных магазинов! У Луиджи с ним свои счеты. Пусть сам и расплачивается. Наконец, этот итальянец мог и наврать. Я подкреплял нехотение солидными идеями. Фош услышал фразу, прочитанную когда-то на московской стене, среди сроков выдач по различным купонам: "Мы боремся с классом, а не с личностями". Я готов был уже написать это на случайно завалявшейся в брючном кармане старой визитной карточке и вручить вместо ответа Луиджи. Но тогда-то я понял, что, помимо Пике, мне решительно нечего делать. Случилось так, что я встретил губастого призрака, что он сказал мне "молодец, поможешь". Я не вышел гнать баранов. Не выйду и завтра. Хрупкий распорядок заемной жизни, жизни, откровенно говоря, не всерьез, среди мясников и бездумья, разрушен. Писать, как прежде, романы? Но кому это нужно, если не считать взбалмошной польки и двух-трех критиков, нагоняющих на мне строчки? Жена? Она рисует яблоки и кувшин, кувшин и яблоки. Она, наверное, теперь чешет шею любимого попугая и лепечет: "Жако, Жако". Жена скажет: "Побрейся". Вдруг все пути оказались отрезанными. А здесь Луиджи, который знает, что мне нужно делать.
Голубоглазый хранитель, вы меня не оберегли!
Лирически вздохнув, я надвинул кепку на нос, чтобы придать себе более соответствующий убийце вид.
5
В СВЯЗИ С НАСЕКОМЫМИ
Зачем только улица Юиганс? - ведь это Монпарнас, - вторая моя родина, нарочитая и условная, как ямбические слезы, квартал вечной славы и меблированных комнат, с неизменно пустыми комодами. Здесь меня знали все лакеи, все кошки, все скамьи. За Киев я неответственен - это мне дано, наравне с тяжелыми вислыми губами, наравне со снегом, с одышкой и с болью. Но Монпарнас я выбрал. Вместе с другими, с такими же наглыми и трусливыми эквилибристами, я выдумал его в бессонную ночь.
Географически это - часть Парижа, следовательно Франции, помесь 6-го и 14-го округов, сумма домов и избирателей, гастрономический магазин Дамуа, лицей Станислава, церковь. Если верить газетам, в нем проживают подлинные люди, которые ходят к нотариусу и к финансовому инспектору, перед которыми раз в четыре года страстно обличают друг друга два близнеца: "радикальный республиканец" и "республиканский радикал". Но кто верит газетам? В Мон-парнасе этих людей нет. Да в нем и вовсе нет людей, - только дрессированные призраки и дешевые отели.
Духовная натурализация чрезвычайно напоминает развоплощение. Прежде всего фантом скидывает родину. Ах, господа, это не интернационализм, это только кислый кофе и скука! Вместе со смуглотой чилийца, в табачных затонах "Ротонды" испаряется память о белом камне, о рыжей земле, о жадном тростнике, который караулит, обнимает, проглатывает созданную окровавленными плечами и волей тропинку. Какое дело вот тому карнаухому шведу, дремлющему под вечным газом до белых ночей? Прежние языки отмирают, новый же абстрактен и скуп, как тире Морзе. Ненужность, своя и чужая, здесь закон бытия. Трудно, даже в самые критические минуты, заставить живописца слушать стихи, и так далее. Вывоза не замечается, и залежи шедевров, наряду с грязными воротничками и с общедоступными, вследствие отсутствия предрассудков, а также дороговизны чулок, женщинами, загромождают пять кафе, семнадцать отелей и анемичные сердца.
Благословенный край! За его границами быт, буржуазный или рабочий, быт депутатов или шахтеров, но обязательно быт, жизнь взаправду, с обрядами, с меченым бельем, с детьми и с именинами. Здесь же нельзя полюбить, нельзя даже как следует напиться - все это только литературные приемы. Модель для картины, модель для платья, для элегии, для сна, для пластического сна на ритмически чуткой кровати.
Я благодарю тебя, Монпарнас, с твоей мифологической кличкой и маскарадными притонами, публичный дом, пропускающий ежегодно сорок тысяч импотентов, богадельня для шикарного умалишения, для лишения всего, вшивый рай, где росло и крепло мое человеческое отчаяние!
Но, покинув однажды, вследствие уже известной вам корыстности моего толстяка, этот изумительный санаторий, я отнюдь не был склонен возвращаться назад. Подобные переделки даром не сходят. Меня узнают, станут расспрашивать:
"Пишете?". Что я отвечу?.. Назову ли вместо романов Дельтейля телячью голову или, может быть, вздумаю считать зады натурщиц? Притом господа Пике не водятся в подобных зонах. Нет, мне, новичку взаправды, нечего делать среди картонных бутербродов и анилиновых душ.
Так думал я, совершая переход от Виллет к Монпарнасу, через кварталы, полные ритуала и тоски, через различные солнечные системы, где резок свет кино и несносно вращение полицейских велосипедистов. Тогда я еще различал кварталы и верил в подлинность известных жестов. Я порицал огни "Ротонды", границы вымысла, рампу моих вчерашних дней. Теперь мне все равно, где жить. Я готов вернуться к палитрам и блохам Монпарнаса, мудро покрикивая, как любимец жены "Жако": "Спать-пить, пить-спать". Я понял случайность всех профессий. Теперь... Однако не следует путать глагольные времена, тем паче, что в шведском ресторане на улице Юиганс ждал меня Луиджи, ждал давно, ждал не один.
Боясь быть опознанным подавальщицами ресторана "Дюгеклен", где я с женой имел обыкновение заказывать телячьи котлеты и шпинат, а также моим фаворитом и даже другом, котом "Мавро" из кафе "Дом", удивительным котом, выдвинувшимся, если не в люди, то в собаки, с ошейником и с правом на самостоятельные суждения, я сделал большой крюк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42