На шестые сутки отряд остановился около извилистой заснеженной речки. Не у берега, а чуть дальше, в лесу.
– Сходил бы ты, Леонид, по воду, – сказал дядя Василий, когда на поляне разожгли костры, – неохота топленый снег пить.
В отличие от других дядя Вася называл его Леонидом, как, бывало, отец в торжественных случаях.
– Возьми ведерко, сбегай, а я тем временем лапника нарублю. Попьем чайку – и на боковую.
В лесу почти рассвело, а на речке было и того светлее. Ленька пошел вдоль берега. Конечно, прорубь можно вырубить в любом месте, но зачем попусту тратить время, колупать стылый лед, если можно найти родник. И вода в нем куда лучше – первый сорт!
Наконец Ленька увидел, что в одном месте под кручей снег будто темнее, чем везде. Как он и предполагал, здесь оказался родник. Спустившись вниз, Ленька днищем ведра сгреб в сторону рассыпчатый снег, продавил тонкий прозрачный ледок и зачерпнул воды.
Минут через двадцать он уже вернулся к полянке и с тревогой заметил, что партизаны не сидели, как обычно, вокруг костра, а стояли строем, с винтовками и автоматами. Свободной рукой Ленька ощупал свою самозарядку. Дядя Василий приладил к ней ремень, и теперь при ходьбе приклад не бил по ногам, но зато ствол винтовки торчал высоко над головой, как жердь
В кустах на краю поляны в охране стоял бывший киномеханик Степан, которого Ленька недолюбливал за его постоянные насмешки.
– Ты где это гуляешь? – спросил Степан. – Не поспеешь присягу дать – из отряда долой. Беги скорее, тебя уж выкликали!
Партизаны построились в две шеренги: одна против другой. Между шеренгами стояли Мухарев и Гвоздев. В руке Василий Григорьевич держал пачку белых листов. Рядом на распряженных розвальнях лежал перевернутый ящик, покрытый красной материей.
Ленька знал, что Степан известный насмешник, но все же забеспокоился: что, если и правда его уже вызывали к присяге?
Он торопливо поставил воду около костра и побежал к шеренге.
– Разрешите встать в строй! – сказал он, как учил его Василий Григорьевич.
– Становись, – ответил командир, а Мухарев продолжал что-то говорить партизанам.
Ленька встал рядом с дядей Василием.
Обычно, когда командир отдавал какие-нибудь приказания или говорил с партизанами, Василий Григорьевич стоял в стороне. А сейчас Ленька впервые увидел, что учитель стоит впереди командира и Гвоздев сам внимательно прислушивается к его словам.
– Я должен вам сообщить, – негромко говорил Василий Григорьевич, – что мы давно уже находимся в глубоком вражеском тылу и вчера пересекли границу славного партизанского края. Здесь наши люди самоотверженно борются с врагом и сохраняют Советскую власть. Люди не покорились фашистам, они создали свою лесную советскую республику, они трудятся в колхозах и отражают удары карательных экспедиций. Мы пришли сюда, в партизанский край, чтобы им помочь, мы вместе с ними будем громить ненавистных захватчиков.
Василий Григорьевич закончил тем, что каждый партизан перед началом боевых действий еще раз должен поклясться, что будет до последней капли крови защищать Родину, что жизнь его теперь принадлежит только народу.
– Пока еще не поздно, – понизив голос, сказал он, – пусть каждый решит для себя: хватит ли у него силы, сумеет ли он принять на себя такую ответственность? Кто не хочет оставаться в отряде, пусть отойдет в сторону. Есть здесь такие?
Партизаны стояли не шелохнувшись. Было в лесу так тихо, что отчетливо слышалось, как в стороне похрустывают сеном лошади.
– Тогда разрешите, товарищи, зачитать партизанскую клятву. Пусть каждый запомнит ее и скрепит своей подписью. И пусть не будет среди нас маловеров и трусов.
Василий Григорьевич взял обеими руками листок и начал читать.
– «Клятва партизана». – Мухарев остановился, обвел глазами шеренги и продолжал: – «Я, сын великого советского народа, добровольно вступая в ряды партизан Ленинградской области, даю перед лицом своей Отчизны, перед трудящимися героического города Ленина свою священную и нерушимую клятву партизана. Я клянусь до последнего дыхания быть верным своей Родине, не выпускать из рук оружия, пока последний фашистский захватчик не будет уничтожен на земле моих дедов и отцов…»
Василий Григорьевич дочитал до конца слова присяги и положил листки на ящик, покрытый материей. В торжественном молчании застыли партизаны. Сколько передумал каждый за эти мгновения!.. Лицо Леньки было сосредоточенным, губы беззвучно что-то шептали, брови нахмурились. Выглядел он сейчас гораздо взрослее.
– «За сожженные города и села… за смерть… за издевательства над моим народом…» – шепотом повторял он. Ленька стоял в строю, но мысли его унеслись далеко от этого леса, от заснеженных деревьев, стоявших так же сосредоточенно и молчаливо, как партизаны.
Гвоздев вышел вперед и стал по списку выкликать партизан. Присягу принимали одни новички. Один за другим они выходили из строя, скинув рукавицы, брали карандаш. И каждый выводил под присягой свою фамилию, писал свой адрес.
Иные, прежде чем подписать клятву, становились по команде «смирно», другие снимали шапку и с непокрытой головой скрепляли присягу. Кто-то, прежде чем расписаться, поднес листок к губам. И каждый, давая присягу, повторял перед лицом товарищей:
– Клянусь!..
– Голиков Леонид! – вызвал Гвоздев. Дядя Василий подтолкнул Леньку локтем:
– Иди.
Ленька вышел из строя, подошел к командиру, не помня себя от волнения, взял карандаш и непослушной рукой написал: «Дер. Лукино Мануйловского сельсовета. Л. Голиков».
Потом встал перед комиссаром и, забывшись, вскинул руку в пионерском салюте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60