— По крайней мере, та часть.
— Могу я посмотреть материал? — попросил Кент. — Должен же я увидеть эту дрянь.
— Тебе не понравится даже твоя собственная съемка, — сказал Ральф.
— Она тебе не понравилась, Ральф?
— Мне вообще ничего не нравится.
— А как с монтажом? — спросил Кент.
— Нечестно говорить о монтаже, когда Тюльпен здесь нет, — заметил Трампер.
— На самом деле монтаж еще не готов, Кент, — сказал Ральф.
— Да говорю же тебе, Кент, — нахмурился Трампер.
— Ладно, Тамп-Тамп, — сказал Кент, — а как звук?
— Годится, — одобрил Ральф. — У Тамп-Тампа получается все лучше и лучше, если смотреть с технической точки зрения.
— Точно, — сказал Трампер. — Зато мое воображение никак не улучшается.
— Это точно, — заметил Ральф.
— Послушайте, — попросил Кент, — могу я просмотреть этот гребаный материал?
И они оставили его перематывать катушки с пленкой, а сами вышли на Кристофер-стрит и направились пить кофе в «Нью-Дил».
— Все, что я хочу от фильма, это чтобы в нем увидели что-то стоящее, — заявил Ральф. — Терпеть не могу выносить приговоры.
— А я просто не верю в истории с концом, — сказал Трампер.
— Верно-верно, — заметил Ральф. — Просто хорошее описание. Но оно должно быть моим личностным. Все остальное просто журналистика.
— Если «Нью-Дил» закрыто, — сказал Трампер, — я изойду на дерьмо.
Однако заведение оказалось открыто; они уселись с двумя кружками черного эспрессо с цедрой лимона и ромом.
— Давай выбросим этот фильм, Тамп-Тамп, — предложил Ральф. — Это чертово старье. Все, что я делал, относится к внешнему миру, а мне хочется сделать фильм о внутреннем мире человека.
— Что ж, как хочешь, Ральф, — сказал Трампер.
— Что мне в тебе нравится, Тамп-Тамп, так это то, что у тебя мнений до фига.
— Это твой фильм, Ральф.
— А вот допустим, Тамп-Тамп, что следующий сделаешь ты. О чем бы он был?
— Я не строю таких планов, — разглядывая цедру лимона в кофе, ответил Трампер.
— Но что ты ощущаешь, Тамп-Тамп? — не унимался Ральф.
Трампер взял чашку с кофе обеими руками.
— Тепло, — сказал он. — В данный момент я ощущаю тепло.
«Что я ощущаю?» — спрашивал он себя позже, на ощупь пробираясь через темную квартиру Тюльпен и попирая ее одежду босыми ногами.
Бюстгальтер, я наступил левой ногой на бюстгальтер. А боль откуда? Точно, это боль; я со всего маху налетел правой голенью на стул в спальне — да, это точно боль.
— Трампер? — Это поворачивающаяся в постели Тюльпен.
Он заполз ей под бок, обнял и прижал к себе.
— Грудь, — произнес он вслух. — Я чувствую грудь.
— Точно, — сказала Тюльпен, обнимая его. — А что еще? — прошептала она.
Боль? Да, ее зубы впились ему в живот; ее жесткий поцелуй мог бы оставить его без пупка.
— Я скучал по тебе, — сказал он ей. Обычно они уходили с работы вместе.
Но она не ответила ему — ее рот сомкнулся на его сонном естестве; ее зубы беспокоили его, а бедра вдруг так тесно сжали голову, что у него в висках застучала кровь. Он коснулся ее языком и через рот проник до самого мозга.
Потом они лежали под холодным неоновым светом, исходящим от аквариумов. Мимо них прошмыгнула какая-то странная рыбка; медлительные черепахи всплыли на поверхность, перевернулись кверху брюхом и снова опустились на дно. Трампер лежал, стараясь представить какой-нибудь другой образ жизни.
Он видел полупрозрачного бирюзового угря с его функционирующими внутренними органами. Один походил на насос: он втягивал в себя воду, потом рот угря открывался, чтобы выпустить тонкую струйку воздушных пузырьков. Пока пузырьки поднимались к поверхности, другая рыба находила их, налетала и уничтожала. Своего рода форма беседы? Трамперу стало интересно. Пузырек — это что, слово или целое предложение? Или даже абзац! Малюсенький, полупрозрачный бирюзовый поэт восхищенно описывает свой мир! Трампер чуть было не спросил Тюльпен об этом странном угре, но она заговорила первой.
— Сегодня вечером тебе звонила Бигги, — сказала она.
Трамперу вдруг захотелось выпустить очень симпатичный пузырек воздуха.
— И чего она хотела? — спросил он, завидуя тому, как легко может общаться угорь.
— Поговорить с тобой.
— Она ничего не передавала? С Кольмом все в порядке?
— Она сказала, что они собираются уехать на уикэнд, — зевнула Тюльпен. — Так что, если ты позвонишь и никого не будет дома, не беспокойся.
— Так вот для чего она звонила, — произнес Трампер. — И ничего не сказала про Кольма?
— Она сказала, что ты обычно звонишь по выходным, — ответила Тюльпен. — А я этого и не знала.
— Ну, я звоню обычно из студии, — сказал Трампер. — Просто чтобы поговорить с Кольмом. Я считал, что тебе ни к чему слушать…
— Ты скучаешь по Кольму, Трампер?
— Да.
— А по ней — нет?
— По Бигги? — Да.
— Нет, — сказал Трампер. — По Бигги я не скучаю.
Тишина. Он рассматривал аквариум в поисках болтливого угря, но так и не смог отыскать его. «Смени тему пузырьков-разговоров, — велел себе он. — И побыстрей».
— Ральф хочет бросить этот фильм, — сказал он, но она продолжала пристально смотреть на него. — Помнишь, «На ферме»? Последние съемки никуда не годятся. Да и весь замысел слишком примитивен…
— Знаю, — кивнула Тюльпен.
— Он уже говорил с тобой? — спросил Трампер.
— Он хочет снять некий личностный фильм, — сказала она. — Да?
— Да, — ответил он; он коснулся ее груди, но она отодвинулась в сторону и повернулась спиной, сжавшись в клубок.
— Он хочет сделать что-то замысловатое, — сказала Тюльпен. — О внутреннем мире человека и без политики. Нечто более личностное, верно?
— Точно, — ответил обеспокоенный Трампер. — Кажется, он сказал тебе больше, чем мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132