Я жертвую всем и иду за тобой. Сегодня я увидел правду и потрогал ее.
Но Иисус все еще пребывал очень далеко: он слышал, но не отвечал.
– Оставлю только трубу, – продолжал старый коробейник. – Буду трубить, созывая народ; итак, займемся торговлей нового, вечного товара – благодати!
Центурион подошел к Иисусу, держа дочь в объятиях, и сказал:
– Ты воскресил мою дочь, человече Божий. Как отблагодарить тебя?
– Я освободил твою дочь от оков Сатаны, освободи же и ты, центурион, трех повстанцев от оков Рима, – сказал Иисус.
Руф покачал головой и вздохнул:
– Не могу, – с сожалением сказал он. – Правда не могу. Я дал присягу римскому императору, как и ты дал присягу Богу, которого ты почитаешь, – разве мы можем нарушить ее? Требуй другой награды. Послезавтра я отправляюсь в Иерусалим и желаю отблагодарить тебя до отъезда.
– Наступит день, когда мы еще встретимся в трудный час в святом Иерусалиме, центурион. Тогда я и потребую награды. Потерпи дотоле, – ответил Иисус.
Он положил руку на белокурые волосы девочки и долго держал ее так. Закрыв глаза, он ощущал, как тепла головка, как мягки волосы, какое наслаждение есть женщина.
– Дитя мое, – сказал он наконец, открыв глаза. – Скажу тебе нечто, о чем ты никогда не должна забывать: возьми отца своего за руку и выведи его на путь истинный.
– А что есть путь истинный, человече Божий? – спросила девочка.
– Любовь.
Центурион велел принести еду и питье, накрыть столы.
– Приглашаю вас, – сказал Руф Иисусу и ученикам. – Сегодня ешьте и пейте в этом доме: я праздную воскрешение моего ребенка. Уже много лет не знал я радости, а нынче она переполняет мое сердце. Добро пожаловать!
И, наклонившись к Иисусу, добавил:
– Я обязан премного возблагодарить бога, которого ты почитаешь. Дай мне его, и я отправлю его в Рим вместе с – другими богами.
– Он сам придет туда, – ответил Иисус и вышел во двор подышать воздухом.
Наступила ночь. Высоко в небе стали зажигаться звезды, а внизу, в небольшой деревеньке, зажглись светильники У и заблистали человеческие глаза. Нынче повседневные разговоры стали более возвышенными, – люди чувствовали, как Бог, словно добрый лев, вошел к ним в селение. Накрыли столы. Иисус уселся между своими учениками и разделил хлеб. Он молчал: душа его все еще беспокойно трепетала, словно спасшись от великой опасности, или свершив великое непредвиденное деяние. Ученики вокруг тоже молчали, но сердца их радостно бились. Ведь все эти светопреставления да Царства Небесные и вправду оказались не пустыми мечтаниями да душевными треволнениями, но истиной, а чернявый юноша, который сидит рядом, ест, говорит, смеется и спит, как и все люди, и вправду был посланником Божьим! Когда ужин окончился и все отправились на покой, Матфей опустился на колени перед светильником, вытащил из-за пазухи непочатый свиток, вынул из-за уха тростинку, склонился над чистым листом и на долгое время погрузился в раздумья. Как и с чего начать? Бог определил ему место рядом с этим святым человеком, (чтобы верно описать изреченные им слова и сотворенные им чудеса, дабы те не исчезли бесследно, дабы грядущие поколения узнали про них и тоже обрели путь к спасению. Воистину это и есть его долг, вверенный ему Богом. Он обучен письму, стало быть, перед ним поставлена угрудная задача – удержать тростинкой то, что готово исчезнуть, занести это на лист и сделать бессмертным.
Пусть ученики презирают его и гнушаются общаться с ним за то, что ранее он был мытарем. Он докажет, что раскаявшийся грешник лучше праведника.
Матфей окунул тростинку в бронзовую чернильницу, услышал справа от себя трепетание крыльев, словно некий ангел склонился к уху его, чтобы диктовать, и принялся быстро записывать уверенной рукой: «Книга родословия Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова. Авраам родил…» Он все писал и писал, до тех пор пока небо на востоке не заалело и раздался первый петушиный крик.
Они отправились в путь. Впереди шел Фома с трубой, трубил и будил село. «Будьте здоровы! – кричал Фома. – До встречи в Царстве Небесном!» За ним шел Иисус с учениками и толпой оборванцев и калек, из которых одни следовали за ним еще из Назарета, а другие – из Каны, и все пребывали в ожидании. «Быть того не может, чтобы не пришел благословенный час, когда он обратится к нам и избавит от голода и недугов», – думали они.
Иуда в тот день замыкал шествие. Он раздобыл широкий мешок, подходил к дверям, вызывал хозяек и говорил, одновременно прося и угрожая:
– Мы стараемся ради вашего спасения, злополучные, так помогите же нам, чтобы мы не умерли с голоду. И святые, знаете ли, тоже должны питаться, чтобы иметь силы для спасения людей. Кусок хлеба, горсть маслин, сыр, изюм, финики – все, что придется. Бог все записывает и оплачивает на том свете: ты ему – раздавленную маслину, а он тебе – целую масличную рощу.
А если какая хозяйка медлила открыть закрома, Иуда кричал:
– Чего ты скаредничаешь? Не завтра, так послезавтра, а может быть, и сегодня вечером небеса разверзнутся, оттуда низринется огонь, и от всего твоего добра останется только то, что ты отдашь, и если сама ты спасешься, то только благодаря хлебу, маслинам да бутылке масла, которые поднесешь нам, злополучная!
Напуганные женщины открывали закрома, и, пока Иуда добрался до края селения, его сума оказалась набитой до краев милостыней.
Наступила зима, земля дрожала от холода. Многие деревья стояли голые и мерзли, но маслина, финиковая пальма и кипарис, благословенные Богом, сохраняли свое убранство в неприкосновенности и летом и зимой. И те из людей, кто был беден, тоже мерзли, словно потерявшие листву деревья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168