ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Увидав женщин, солнце поднялось и бросилось сверху им в объятия, припало к шеям, к ногам.
Жницы увидали издали бегущего Сына Марии и залились смехом.
– За кем гонишься, дружок? – кричали они. – От кого убегаешь?
Но когда тот оказался ближе, они разглядели и узнали его. Женщины сразу же умолкли и стали прятаться друг за дружку.
– Распинатель! – тихо говорили они. – Распинатель! Будь он проклят! Вчера я видела, как он распинал…
– Глянь-ка на его головную повязку – она вся в крови!
– Это его доля из одежды распятого: кровь невинного на главе его!
Женщины пошли своей дорогой, но словно ком стоял теперь у них в горле, они больше не смеялись.
Сын Марии шел дальше. Жницы остались позади; он миновал хлеба, добрался до виноградников на низком косогоре, увидел там смоковницу и остановился, чтобы сорвать лист и вдохнуть его запах. Ему очень нравилось, как пахнет лист смоковницы, напоминающий запах человеческих подмышек. Когда он был маленьким, то закрывал глаза, нюхал лист смоковницы и казалось, будто он снова сосет грудь, прильнув к материнскому лону. Он остановился и уже протянул было руку, чтобы сорвать лист, но в то же мгновение вдруг покрылся холодным потом: пара ног, бегом преследовавшая его, тоже вдруг остановилась. Волосы встали дыбом у него: на голове. Держа руку все так же занесенной в воздух, он огляделся кругом. Пусто, никого, кроме Бога. Умытая дождем земля, с листьев каплет. В расселине камня бабочка пыталась раскрыть отяжелевшие крылья и взлететь.
«Закричу, – решил юноша. – Закричу, и станет легче».
Теперь, когда он оставался один в горах или же в полдень среди пустынной равнины, радость ли преобладала в нем? Или горечь? А может быть, надо всем преобладал страх? Когда он чувствовал, как Бог отовсюду окружает его, то издавал дикий вопль, словно для того, чтобы собраться с духом и прорваться. Он то кричал петухом, то завывал голодным шакалом, то скулил, словно побитая собака. Но в тот миг, когда он открыл уж было рот, чтобы закричать, на глаза ему попалась бабочка, пытавшаяся расправить крылья. Юноша нагнулся, осторожно поднял ее и усадил высоко на лист смоковницы, которого уже касались солнечные лучи.
– Сестрица моя, сестрица, – прошептал он, сострадательно глядя на бабочку.
Он оставил ее греться на листе и снова пустился в путь. И сразу же совсем близко за спиной послышались приглушенные шаги, ступавшие по орошенной дождем земле. Вначале, когда они только вышли из Назарета, их шум, казалось, доносился издали и был очень легким, но постепенно становился все увереннее, раздавался все ближе. Скоро, с ужасом думал Сын Марии, совсем скоро эти шаги настигнут его.
– Боже, Боже мой, – прошептал юноша. – Дай мне успеть добраться до обители, прежде чем ОНА набросится на меня.
Солнце уже освещало всю равнину, растревожив птиц, животных, людей; смешение звуков поднималось с земли, козы и овцы направлялись на косогор, пастушок заиграл на свирели – мир успокоился. Скоро он доберется до растущего слева от дороги большого тополя и увидит свое любимое село – приветливую Кану. Еще безусым отроком, до того, как Бог запустил в него свои когти, сколько раз приходил он сюда с матерью на шумные праздники! Сколько раз с восторгом наблюдал он, как девушки из окрестных сел танцуют под этим большим, ветвистым тополем, а земля радостно гудит у них под ногами! Но однажды, когда ему было двадцать лет и он, волнуясь, стоял под тополем с розой в руке…
Юноша испуганно вздрогнул. Она вдруг снова появилась перед ним. Тайно любимая, несказанно любимая. На груди справа укрывала она солнце, а слева – месяц, и за ее прозрачными одеяниями восходили и заходили день и ночь…
– Оставь меня! Оставь меня! Я предназначен Богу и иду на встречу с Ним в пустыню! – крикнул он и двинулся в путь.
Он прошел мимо тополя, и Кана простерлась пред ним: низенькие выбеленные известью домики, квадратные веранды, казавшиеся позолоченными от разложенной на них кукурузы и сохнувших там толстых бутылочных тыкв. Свесив с края веранды голые ноги, девочки нанизывали на хлопковую нить пунцовые перцы и украшали ими дома, словно гирляндами.
Опустив взгляд долу, юноша поспешил миновать эту западню Сатаны, чтобы не видеть никого из знакомых и самому остаться незамеченным. Теперь шаги громко раздавались у него за спиной, ступая по мостовой, – они тоже торопились.
Солнце взошло и заполнило собой весь мир. Жницы играли серпами, жали и пели. Пригоршни стеблей стремительно становились охапками, снопами, стогами, которые грудами возвышались на токах. «Доброй вам жатвы!» – желал Сын Марии хозяевам, торопливо проходя мимо. Кана исчезла за масличными деревьями, тени корчились в их корнях. Близился полдень.
Сын Марин радовался миру, устремившись помыслами к Богу. И тут нежное благоухание свежевыпеченного хлеба ударило в ноздри. Он вдруг почувствовал голод, и, как только почувствовал, тело его встрепенулось: сколько лет он голодал, не чувствуя священного влечения к хлебу! И вот…
Его ноздри жадно втягивали воздух, он шел на запах, перескочил через канаву, перелез через изгородь, очутился в винограднике и увидел под дуплистой маслиной низенькую хижину, из-под соломенной кровли которой поднимался вьющийся клубами дым. Бойкая остроносая старушка суетилась, склонившись над небольшой печкой, сооруженной у входа в хижину. Рядом с ней стоял, упершись передними лапами в печку, черный с желтыми пятнами пес, который широко раскрывал голодную, зубастую пасть. Услышав шаги в винограднике, он с лаем бросился на пришельца. Застигнутая врасплох старуха обернулась, увидела юношу, и ее маленькие без ресниц глазки блеснули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
Жницы увидали издали бегущего Сына Марии и залились смехом.
– За кем гонишься, дружок? – кричали они. – От кого убегаешь?
Но когда тот оказался ближе, они разглядели и узнали его. Женщины сразу же умолкли и стали прятаться друг за дружку.
– Распинатель! – тихо говорили они. – Распинатель! Будь он проклят! Вчера я видела, как он распинал…
– Глянь-ка на его головную повязку – она вся в крови!
– Это его доля из одежды распятого: кровь невинного на главе его!
Женщины пошли своей дорогой, но словно ком стоял теперь у них в горле, они больше не смеялись.
Сын Марии шел дальше. Жницы остались позади; он миновал хлеба, добрался до виноградников на низком косогоре, увидел там смоковницу и остановился, чтобы сорвать лист и вдохнуть его запах. Ему очень нравилось, как пахнет лист смоковницы, напоминающий запах человеческих подмышек. Когда он был маленьким, то закрывал глаза, нюхал лист смоковницы и казалось, будто он снова сосет грудь, прильнув к материнскому лону. Он остановился и уже протянул было руку, чтобы сорвать лист, но в то же мгновение вдруг покрылся холодным потом: пара ног, бегом преследовавшая его, тоже вдруг остановилась. Волосы встали дыбом у него: на голове. Держа руку все так же занесенной в воздух, он огляделся кругом. Пусто, никого, кроме Бога. Умытая дождем земля, с листьев каплет. В расселине камня бабочка пыталась раскрыть отяжелевшие крылья и взлететь.
«Закричу, – решил юноша. – Закричу, и станет легче».
Теперь, когда он оставался один в горах или же в полдень среди пустынной равнины, радость ли преобладала в нем? Или горечь? А может быть, надо всем преобладал страх? Когда он чувствовал, как Бог отовсюду окружает его, то издавал дикий вопль, словно для того, чтобы собраться с духом и прорваться. Он то кричал петухом, то завывал голодным шакалом, то скулил, словно побитая собака. Но в тот миг, когда он открыл уж было рот, чтобы закричать, на глаза ему попалась бабочка, пытавшаяся расправить крылья. Юноша нагнулся, осторожно поднял ее и усадил высоко на лист смоковницы, которого уже касались солнечные лучи.
– Сестрица моя, сестрица, – прошептал он, сострадательно глядя на бабочку.
Он оставил ее греться на листе и снова пустился в путь. И сразу же совсем близко за спиной послышались приглушенные шаги, ступавшие по орошенной дождем земле. Вначале, когда они только вышли из Назарета, их шум, казалось, доносился издали и был очень легким, но постепенно становился все увереннее, раздавался все ближе. Скоро, с ужасом думал Сын Марии, совсем скоро эти шаги настигнут его.
– Боже, Боже мой, – прошептал юноша. – Дай мне успеть добраться до обители, прежде чем ОНА набросится на меня.
Солнце уже освещало всю равнину, растревожив птиц, животных, людей; смешение звуков поднималось с земли, козы и овцы направлялись на косогор, пастушок заиграл на свирели – мир успокоился. Скоро он доберется до растущего слева от дороги большого тополя и увидит свое любимое село – приветливую Кану. Еще безусым отроком, до того, как Бог запустил в него свои когти, сколько раз приходил он сюда с матерью на шумные праздники! Сколько раз с восторгом наблюдал он, как девушки из окрестных сел танцуют под этим большим, ветвистым тополем, а земля радостно гудит у них под ногами! Но однажды, когда ему было двадцать лет и он, волнуясь, стоял под тополем с розой в руке…
Юноша испуганно вздрогнул. Она вдруг снова появилась перед ним. Тайно любимая, несказанно любимая. На груди справа укрывала она солнце, а слева – месяц, и за ее прозрачными одеяниями восходили и заходили день и ночь…
– Оставь меня! Оставь меня! Я предназначен Богу и иду на встречу с Ним в пустыню! – крикнул он и двинулся в путь.
Он прошел мимо тополя, и Кана простерлась пред ним: низенькие выбеленные известью домики, квадратные веранды, казавшиеся позолоченными от разложенной на них кукурузы и сохнувших там толстых бутылочных тыкв. Свесив с края веранды голые ноги, девочки нанизывали на хлопковую нить пунцовые перцы и украшали ими дома, словно гирляндами.
Опустив взгляд долу, юноша поспешил миновать эту западню Сатаны, чтобы не видеть никого из знакомых и самому остаться незамеченным. Теперь шаги громко раздавались у него за спиной, ступая по мостовой, – они тоже торопились.
Солнце взошло и заполнило собой весь мир. Жницы играли серпами, жали и пели. Пригоршни стеблей стремительно становились охапками, снопами, стогами, которые грудами возвышались на токах. «Доброй вам жатвы!» – желал Сын Марии хозяевам, торопливо проходя мимо. Кана исчезла за масличными деревьями, тени корчились в их корнях. Близился полдень.
Сын Марин радовался миру, устремившись помыслами к Богу. И тут нежное благоухание свежевыпеченного хлеба ударило в ноздри. Он вдруг почувствовал голод, и, как только почувствовал, тело его встрепенулось: сколько лет он голодал, не чувствуя священного влечения к хлебу! И вот…
Его ноздри жадно втягивали воздух, он шел на запах, перескочил через канаву, перелез через изгородь, очутился в винограднике и увидел под дуплистой маслиной низенькую хижину, из-под соломенной кровли которой поднимался вьющийся клубами дым. Бойкая остроносая старушка суетилась, склонившись над небольшой печкой, сооруженной у входа в хижину. Рядом с ней стоял, упершись передними лапами в печку, черный с желтыми пятнами пес, который широко раскрывал голодную, зубастую пасть. Услышав шаги в винограднике, он с лаем бросился на пришельца. Застигнутая врасплох старуха обернулась, увидела юношу, и ее маленькие без ресниц глазки блеснули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168